А. А. Житенев.

Из книги «Поэзия неомодернизма» (СПб., ИНАПРЕСС, 2012).

Поэзия А. Порвина, построенная на «особом зыбком языке, который фокусирует смыслы только в момент говорения» [Кононов 2009], нередко трактуется как совокупность «формул-иероглифов, передающих какие-то базовые соотношения мира» [Шубинский 2011]. В той мере, в какой поэт избегает делать «слишком большой акцент на коммуникативном аспекте проработки собственной памяти» [Порвин 2012], это, несомненно, справедливо. Однако «формульность» здесь носит окказиональный характер и не может быть переведена в разряд общего опыта. В текстах поэта нет очевидной установки на «шифровку» реальности, но стремительность и разноплановость семантических трансформаций и без этого ощутимо затрудняют художественную рецепцию.
В основе лирического текста Порвина, как правило, находится некая сквозная образная линия, которую, ввиду ее дискретного характера и ориентированности на одномоментное изменение множества реалий, уместнее назвать не развернутой метафорой, но ассоциативной парадигмой. В стихотворении «Лес, подуставший идти в белизну» такой парадигмой оказывается «обматывание» / «согревание»: «сосны обмотаны беличьим бегом», «плотной одеждой пережато тело», «плоть для согрева души не годится», «чем обмотаю себя». Мотив «тепла», объединяющий текст, соотносит разнокачественные реальности («лес», «тело», душа»), связывает разные проекции «одежды» («беличий бег», «пережатое одеждой тело», «свободно надетая плоть»). Это сопряжение противонаправленных процессов: связывания реалий и расподобления признака их соотнесения – характеризует и целый ряд других текстов поэта.
В стихотворении «Именем Райнера заклятый насмешник мой» трансформирующаяся образная линия оказывается «сжата» до простого сопоставления («ты» – «для жизни печная труба»), обнаруживающего разные стороны («ты ведь внутри пустой, обложенный кирпичом»; «ты теперь обездвижен») и фазы существования («я развожу огонь из старых тетрадных нот», «вот тебе копоть вместо той пустоты внутри») условного «я». В стихотворении «Если сердце – низовье речи» ассоциативная линия («речь» – «река»), напротив, радикально усложнена: в ней обозначены разнокачественные компоненты («низовье», «брод», «холод дна», «волны», «берег») и «далековатые» точки сопряжения реалий («низовье речи», «я – брод», «отсыревшая голова», «поцелуй – молчание», «берег – рот»).
Описанная схема образует только композиционную основу текста Порвина и, как правило, усложняется самыми разными способами. Один из примеров такого рода – стихотворение «Заточено дорожными камнями»:

Заточено дорожными камнями,
повисло невнимание над всем.
Отсечь, отсечь и не смотреть.

Что пройдено – лежит, зовет пощаду;
пощада подбирает камень, чтоб
водить точилом по душе.

Ты не страшись назвать усекновеньем
движение, похожее на взмах:
иных имен не будет, нет.

И нет иных движений, кроме этих,
и кроме лба, нет прочих лобных мест:
что за народ собрался там?

Галдит и бьет по воздуху, не зная –
помиловать ли, ведь чуть-чуть и все:
в ладони дрогнет острота.

В этом тексте ассоциативная парадигма («затачивание») обнаруживает несколько направлений трансформации. Во-первых, она раздваивается, обнаруживая полюс «казни» («усекновенье», «лобное место», «народ галдит») и полюс «быта» («точило», «заточено дорожными камнями», «отсечь»). Во-вторых, она балансирует между аллегоризацией абстракций («что пройдено – лежит, зовет пощаду», «пощада подбирает камень») и порождением предметно-представимого изобразительного ряда («народ галдит и бьет по воздуху, не зная – помиловать ли»). В-третьих, ее компоненты обнаруживают включенность и в автологический («отсечь, отсечь и не смотреть»), и в иносказательный контексты («водить точилом по душе»).

Существенно и другое: двойная отнесенность этой ассоциативной конструкции, ее размещение между сосредоточенностью на внешнем впечатлении («дорожные камни») и интроспективной углубленностью («и кроме лба, нет прочих лобных мест»). Такая структура делает, по крайней мере, двойным и референтный план текста, связывая его одновременно и с дорожной тоской («отсечь, отсечь и не смотреть»), и с попыткой рефлексии над своим прошлым («что пройдено – лежит, завет пощаду»). На эту схему накладывается ситуация выбора: «помиловать» («водить точилом по душе») или «отсечь» то, что тяготит, («ты не страшись назвать усекновеньем»), а также возможность сохранить выбор в себе («и кроме лба, нет прочих лобных мест») или вынести на общее обозрение («что за народ собрался там»).

Многослойность референции – отличительная черта многих стихотворений А. Порвина; один из вариантов ее создания, связанный с переоформлением связей внутри ассоциативной парадигмы, демонстрирует стихотворение «Мне было трудно дышать». Здесь магистральная ассоциативная линия – «всплытие» – сопрягает две реальности: «пробуждение» и «поцелуй» («пробуждение было готово / ко всплытию на поцелуе – // я – не был»), между которыми не установлены иерархические отношения; тем самым ключевой образ, так же, как и в стихотворении «Заточено дорожными камнями», отсылает к двум разным возможностям прочтения текста. Семантическая двуплановость при этом снова оказывается многообразно осложнена: неопределенным статусом «водного» ряда (метафора – реальность), обратимостью овеществления и олицетворения («слипшийся сон, / дотянись до руки, / поднимающей душу на воздух, / из нас ты один не задраен»), «окказиональными» метафорическими эпитетами («неявная вода», «слипшийся сон»).

Установка на возможность различного прочтения стихотворения, помимо «двоения» референтного плана текста, реализуется в поэзии А. Порвина еще, по крайней мере, двумя способами: построением стихотворения на сюжетном противоходе или сюжетной инверсии. Первый вариант предполагает амбивалентное кодирование ассоциативного ряда, который может быть прочитан двумя прямо противоположными способами; второй вариант предполагает разделение текста на соизмеримые фрагменты, в которых лирическая ситуация оказывается охарактеризована с разных точек зрения. Показательный пример первого принципа композиционного построения – стихотворение «Ничего не видно, и сразу»:

Ничего не видно – и сразу
небо себя встряхнет,
и сорвется ласточка с ветра,
лоскутным шуршаньем до воды скользнет…

Отчего мостом разорвали
грубый осенний ров?
На пеленки – вот же – тряпицы,
прозрачнее рукотворных берегов.

Высоко, как прежде, смотрящим
чувствам не виден всем –
листопад, пока не рожденный,
притянутый кверху полу-бытием.

Очевидно жалости только –
холод листвою чреват;
лоскуты паденья готовы,
развешены у разорванного рва.

«Тряпичная» ассоциативная линия, накладываясь на осенний пейзаж, «сдвигает» отношения между его элементами. При этом, как это имеет место и в других текстах Порвина, каждый из слагаемых ассоциативной парадигмы получает свою собственную мотивацию включения в нее: слуховую («ласточка скользнет лоскутным шуршаньем») или зрительную (осенние листья – «лоскуты паденья»). Акцент на состоянии перехода, «полу-бытия», программирует возможность двоякой оценки изображаемого: как гибели («лоскутное шуршанье», «разорванный ров», «лоскуты паденья») или рождения («пеленки», «холод листвой чреват», «листопад, еще не рожденный»). Тот же композиционный принцип – встраивание друг в друга взаимоисключающих сюжетных сценариев – характеризует и стихотворение «Расстояние до тебя». В нем «расстояние» между «я» и «ты», «повседневный быт», «слова и дела», вдуваются в «шарик воздушный», будущее которого – это и «хлопок, лоскуток, тонкая ниточка», и полет: «звонкий шар улетает вверх». Сюжет останавливается на точке раздвоения будущего и в ней обрывается.

Другой, гораздо более распространенный, сценарий создания двусмысленности в поэзии А. Порвина – сюжетная инверсия. Характерный пример реализации этого композиционного приема – стихотворение «Монетку со дна ведра»:

Монетку со дна ведра,
полного холодной водой, –
И локоть немеет так,
словно отлежан во сне.

Кто первый ее доста-
нет, рубашку не замочив:
такая была игра –
и допоздна не уснуть

Лежи и сияй во тьме;
кто-то тянет руку к тебе
откуда-то сквозь слезу:
влажен шуршащий рукав.

Кто вытащит тихий блеск?
Темнотой налит дополна,
лежи – пока во сне
холодом не занемел.

Текст строится на соотнесении полярных состояний мира: прошлого-бодрствования и настоящего-сна, при этом пересечение границы между ними сопряжено с «переворачиванием» связей внутри реальности: герой вытягивает монетку из воды > сам становится монеткой; монетку поднимают из воды > «тянут руку сквозь слезу»; «немеет локоть» > «немеет» монетка; «тихий блеск» > блеск «темнотой налит дополна». Инверсия подобного рода появляется и в других стихотворениях, причем оказывается сопряжена не только с превращением субъекта в объект. В стихотворении «Над клумбой настает закат» сюжетная инверсия связана с заменой одного субъекта другим: в первой половине текста «дождь» в парке «поднимает набрякшее лицо» перед «вогнутой в мир» «линзой запаха», во второй – с «застящим глаза выходом», «вогнутым в тот же мир», с «взглядом воды», сталкивается герой. В тексте «Стану слушать, себе дивясь» инверсия носит «инструментальный» характер, оказывается соотнесена с изменением статуса объекта: «ломаный пятак» – это наречье, на котором «жизнь говорит», ставя «буквы, как оттиск, вглубь», а вместе с тем – брошенная в фонтан монета, от которой в воде появляются «следы, похожие на строку».

Охарактеризованные композиционные схемы в стихотворениях Порвина могут получать и целый ряд других осложнений. Так, в тексте «Продольный свет, как срез, блестит»  это осложнения референтного порядка: появление в тексте целого ряда перифраз («черно-белая шумящая вертикаль» > береза, «складная острота в руке» > нож), инверсия объекта и признака («продольный свет, как срез, блестит» > разрез коры «блестит, сочится теплом»), имплицированной ассоциацией (береста – материал для письма > «буквы земляных слогов», «текущий алфавит»). В тексте «Не подлежать замене на свет» эти осложнения связаны с усложнением структурных отношений внутри объекта, когда часть оказывается эквивалентна целому («тень», разложенная на «качества полутьмы»), существует и внутри, и вне его и может рассматриваться «инструментально» («и между ними выбрать себя / именем для живых»). Отдельный случай создания рецептивных затруднений связан с образными построениями, в которых мотив для сопоставления явлений оказывается сознательно опущен, как в стихотворении «Нужное ничто засекать, согрев»: «Нужное ничто засекать, согрев / заповедь терпения дождевой / не-бедой, струящейся жизнь-травой, / говорить “я твой”».

Таким образом, поэтика Порвина строится на ряде посылок, которые, не будучи изначально ориентированы на «непрозрачность» высказывания, тем не менее могут создавать близкий к ней эффект. Одномоментное акту чтения схватывание всей полноты разнокачественных семантических и референтных сдвигов практически исключено, что делает тексты поэта заведомо нацеленными на перечитывание. Но и погружение в текст тоже требует ряда герменевтических операций: растождествления контекстов, выявления ассоциативных линий и принципов их динамики, реконструкции референтных планов высказывания. Смысловое постижение стихотворения оказывается протяженным во времени, близким к «разгадыванию».

Все поэтические цитаты приведены по книге Алексея Порвина «Стихотворения» (М., Новое Литературное Обозрение, 2011).

1. Кононов Н. [Рец. на кн. Порвин А. Темнота бела: Первая книга стихов]. URL: http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2009-3-4/hrn/
2. Порвин А. Бросить кость собаке ума. URL: http://russ.ru/Mirovaya-povestka/Brosit-kost-sobake-uma
3. Шубинский В. А. [Рец. на кн.: Порвин А. Стихотворения.] URL: http://os.colta.ru/ literature/events/details/30924/