Владимир Беляев

Стихи

Владимир Беляев

*   *   *

Прежде чем что-то сказать, Вовочка, -
обязательно посмотри назад.
Видишь — детей ведут на веревочке
через Волчий сад?

Вижу, Марьиванна, вы – Дева Пречистая.
…или вы – говорящий ад?
Вижу – весна, ко всему причастная,
согревает детдомовский виноград.

Ветер несет облака на четыре стороны.
Воздух оживший вдыхаю, закрыв глаза.
И не жалко тебе – что до времени будут сорваны?
Вовочка, посмотри назад.

Зачем – я и так запомнил счастливое –
одежду не по размеру, говор смешной.
А всё, что в них есть сиротливое, –
это я сам, – то есть то, что спорит со мной.

Вовочка, эти слова неудачно украдены.
Садись, мальчик юродивый, садись – два.
Марьиванна, а вы знаете задачку про виноградину,
которую разделили на два?

Половина идет через n смежных комнат, –
и в каждой кто-нибудь плачет или кричит.
А другая сидит в пустоте и себя не помнит, –
видит все и молчит.

*   *   *

шли поклониться жасмину и добрым отцам.
предлагали щебень, бетон, асфальтную крошку.
— я покину вас на минутку?
— у нас всё по часам.
— сходи, сходи на дорожку.

я покину вас на минутку, кафель, щебень, бетон, -
поклониться — добрым отцам, жасмину.
— не говори так.
— да я не о том. никогда не покину.

— что ты, как добрый отец, — никогда, никогда.
что мы — зря предлагали?
родину, щебет, щебень и провода,
провода и дали.

в каждом кусте сидит, в каждом кусте -
родина, щебет. темная, темная только.
шли, измеряли пение в темноте,
сопротивление, силу тока.

*   *   *

открывается выжженная окрестность.
чересполосица, облака.
окрестность, а почему окрестность?
скоро будет река.

скоро из черной воды на свет
выйдем смотреть, как горит земля.
слышишь-ли-слышишь — рыбы в листве,
наследники-тополя.

слышим-мы-слышим, всё было до нас -
праздники, пустыри.
скоро из черных глубин, смотри,
выйдут к нам рыбари.

будь же учтив, предложи конфет,
выключи дальний свет.
станут выспрашивать, перебивать,
ветер свой собирать.

*   *   *

играли себе, собирали цветы.
это было в начале.
названия возникали из пустоты
и пустоту означали.

пониманье как смерть приходило ко мне.
я ложился в траву, безымянный.
голова подключалась к земле,
становилась легкой и пьяной.

и опять мы играли, и нас, дураков,
прибавлялось.
дул бессмысленный ветерок,
пустота повторялась.

сколько наших костей, сколько лет.
не собрать. собираю.
я смотрю на закат — как на фотопортрет.
узнаю. забываю.

*   *   *

...тяжело, тяжело, Кать —
неужели и тебя нет?
неужели никого нет?
и не надо уже искать?

можно выйти еще под дождь.
можно в небо еще смотреть.
можно даже не умереть -
но всё время чего-то ждешь.

так весной возвращались все,
а по осени, знал, — уйдут —
и в прощании был уют, —
карусель была, карусель.

дотянуться бы до тебя —
говорил я так или нет.
это просто мигает свет.
это вместо меня, тебя.

*   *   *

тайна-наволочка-туман.
как булавку найду — вспоминаю
о тебе, о чистом постельном белье.
наши, как легкий туман,
отступают.
я отступаю.
сняли лычки. ключи на столе.

ты проснешься — нет никого.
чайник выключишь, высушишь листья,
скажешь — почта шуршит.
разве нет никого, если есть.
Катя, Миша, Алиса,
кто еще за подкладку зашит.

или этот конверт дорогой -
только проволока, поволока.
хочешь — сам подставляй имена.
или радуется рядовой,
что булавку нашел, что все выше осока.
шаг-другой — не достанет до дна.
 

*   *   *

похоронили по-человечески,
сделали крестик из багетной рамки.
вечером смотрели сквозь занавески
на проходящие танки.

страшно, и ждешь, пока гул удаляется.
но потом — не легко, а пусто.
я и сейчас не знаю, как называется
это чувство.

зато в подвале было легко.
лампа мигала. 
выдавали гуманитарное молоко.
мы ушли из подвала.

заняли свободный блокпост -
арматура и сваи.
спали себе, свет звезд и воздух
присваивали.

...я и сейчас не знаю, как называется.
но когда закрываю глаза -
гул бронетехники удаляется,
становится еле слышным,
разбивается на голоса.

*   *   *

В шинелях без знаков отличия
идут сквозь березовый лес.
Звериное слышат и птичье –
и каждого чувствуют вес.

Но мчится, как поезд товарный,
ребенка забытого смех.
И снег выпадает на армию,
и головы падают в снег.

Ах, мальчики, всё это сказки.
Не умер никто – не умрет.
Так ржавый остов коляски
скрипучим вертинским поет.

И первый-второй замечает,
что – вечер, что – лес в сентябре.
И первый второму прощает,
прощает себе.

*   *   *

Слова не вымолвить, шага не сделать, –
всё непонятно от снега.
Люди из ЖЭКа и форма девять
мертвого человека.

Чувствую, что не ошибся квартирой, –
слышу в закрытые двери –
нет, мы не знаем жены твоей Киры,
дочери Веры.

Помню, что лампа включается справа...
Сна собирая обрывки,
я продолжаю использовать право,
данное по ошибке. 

Как я боюсь потерять человека.
Как мне знакома
странная близость – кружения снега,
крушения дома.

*   *   *

всё теперь чистота — а ничего не менялось.
это музыка, снег. это музыка или снег,
или улица за углом по-детски вдруг рассмеялась,
или за угол повернул человек, -
и теперь мы одни — а ничего не менялось.
только прежние звуки захлопнулись тяжело. 
только скрипнула рама и задрожало стекло.
и закрыто уже, или вовсе не открывалось.

*   *   *

болезнь или детство —
откуда такое родство?
даже поставить на место
нечего. всё — то.

дольше обычного смотришь
в шкатулку вещей.
как заведенная — помнишь?
нет, не играла еще.

тихая, как благодарность.
кто тебя ждал?
даже сама благодарность —
тайный подвал.

тьмы материнской касание,
легкий огонь под рукой.
помнишь его угасание?
памяти нет никакой.

*   *   *

Или темно так, или дрожит стакан,
или в приемном покое под Новый год,
или глухие звезды, открытый кран,
или уже ушел на вопрос вперед.

Есть ли между обоями и стеной
жизнь посторонняя – скатерть и табурет,
этот, из детства, – пугающий, озорной
скрип коридора и достоевский свет.

Что там гадают – больница или отъезд.
Только начнешь различать голоса родных –
все – по углам, и не шелохнутся с мест,
а потому и тревоги не видно в них.

Сонные домики, – скажешь, – и невесом.
Донные сомики – это возможность слез.
Слезы текут – и законченность есть во всем –
книжка-малышка, игрушечный паровоз.

Высохнут слезы – послышатся провода.
Высоковольтные, – скажешь, – и насовсем.
Смерть, пробуждение, – хочешь спросить – куда.
хочешь спросить – куда, – произносишь – с чем. 

*   *   *

это раньше так — возвращался с ночи -
все дразнили — скелет, хребет.
а теперь расстегивают позвоночник,
и наружу выходит свет.

вот он качается — шаровой -
электрическим яблоком в нашем саду.
вот он стоит такой деловой
у всех на виду.

будто знает, негодник, как жить.
будто видит он далеко-далеко.
это раньше так — тяжело говорить.
а теперь и молчать легко.

голова в тишине, как дом в глубине.
все жильцов хотят разглядеть.
занавески-сиротки дрожат в окне -
будто слышат близкую медь.

уж в такой-то дом не войти вдвоем,
не устроить там-тарарам...
святый боже, замочки твои на всем.
что еще остается нам.

*   *   *

я другой такой рабочий
от зари и до зари.
бесполезный коробочек —
насекомое внутри.

слишком темный, слишком пресный —
нежилой, и тем живой.
коробочек бесполезный.
слышу только шорох свой.

слышу детские селенья —
там сирени, там вранье.
падай, падай на колени,
насекомое мое.

не заметишь, как откроют —
ужас света постигать.
не того, где пчелы строем
ходят баловней пугать.

кто — в прихожей, кто — за шторой,
в гулких ульях и в труде.
только шорох слышит шорох, —
и не спрятаться нигде.

*   *   *

я иду без передышки — ты со мной.
а прилягу отдохнуть — страшно станет.
вдруг я шел, а ты — не ты — только лес земной.
и трава его ласкается, в землю тянет.

страх я выдохну и пот сотру — это для людей.
не получится объясниться нам иначе.
я прилег в траву лесную — ты со мною здесь.
в землю тянешь — радуюсь тебе и плачу.

Вертеп

— Мы же вместе шли — что же ты оглянулся,
неужели и раньше не доверял?
Ни с того ни с сего проснулся
и сказал, что ключи мои потерял.

Будто не знал, что всё пропадает в колодце,
всё остается — люди и города,
что вода холодна, что блестит на солнце
вода.

— Я и тебя не знал, — будь же благословен.
Подари мне почтового голубя и фонарик.
Только не гневайся, не утешай, не проси взамен,
а то мама наша проснется, и скажет мама:

"Куда идете вы, дети-дети,
сквозь мхи и коряги, мхи и коряги,
вижу я ваши флаги, сети, -
влаги моей захотели, влаги?

Мальчик-мальчик, сверни-ка шею голубке,
за волосы ее оттаскай, оттаскай.
Залезай-ка скорее под юбки-юбки,
и папу туда не пускай".

Мама смеется сквозь сон.
Изо рта у нее выпадают щепки-опилки.
— А ведь истинно говорят: тот наполовину спасен,
кто явлен себе в этой ухмылке?

— Истинно, сын, вот и запомни впредь,
если мать говорит сбивчиво, торопливо,
на земле с четырех сторон поднимается ветер,
а ты идешь вдоль обрыва.

*   *   *

ходят тени, рыщут тени -
у кого сильней болит.
там собака в темноте
или страшный инвалид?

побежать в конец вагона,
кнопку вызова нажать.
выйдет мама при погонах,
станет сына утешать.

зла на свете не бывает -
спи, никто тебя не съест.
зла на свете не бывает,
да не всем хватает мест.

вот и мы с тобой воюем,
спорим — кто кого вскормил.
вот и мальчик тень свою 
дверью в тамбур прищемил.

смотрит — легкие узоры,
и легко закрыв глаза, -
те же самые узоры -
альвеолы, небеса.

а внизу во мраке тает
полустанок-уголек.
мальчик всё еще не знает -
он сиротка или бог.

*   *   *

музыка-музыка, никто никого не слышит.
(ты у нас одна, дорогая, стоишь на сваях).
наговорятся хозяева, в стекла надышат,
едут дальше в заиндевелых трамваях.

всюду яркая денежка, музыка дорогая.
люди с собаками — про саночки, про погоду.
мост прозвенит, и речка, не замерзая.
церковь! — кричат и показывают на воду.

я-то и сам не знаю — в чем бога приносят.
в круге фонарном, в заре на морозной горке.
или в корзинке базарной, в собачьей холке,
музыка-музыка, в искорках из-под полозьев.

*   *   *

Крыша, фонарик, военная красота.
Так в тепле мы Родину проезжали.
А разжали двери вагона — уже не та,
будто и сердце разжали.

Так сказал я, и сам задрожал, как ЗК —
в телогрейке беззубой.
А Родина просит бородатого старика —
назови меня Кубой.

Оттого-то и просит, что бывает собой
только в окнах вагона.
Мальчик мой, не запоминай и не пой
эти песни с перрона.

А вот лучше еще повтори,
что там — крыша, фонарик...
Говори мне свое, дорогой, говори —
это главный подарок.

Кто бы чаю налил, кто бы смог научить
замиранию сердца,
и во тьме свою Родину вдруг различить,
как откроется страшная дверца.

*   *   *

куда идешь, гражданин хороший?
пыль золотая в глазах.
видел ли свет из себя возросший,
облако на весах?

вочеловеченные навстречу
встали земля, туман.
любит — не любит, лечит — не лечит
облако-истукан?

ты отпусти мне, предтеча, провизор,
мертвая голова, —
бабочек ярких четыре дивизии.
— золотые слова!

чтобы рассыпались ангел ближний
и родственник-бог.
чтобы рассыпался камень булыжный
римских дорог.

граждане рима, всё уязвимо.
непоправимо.
облако, облако — кашу варило,
деток кормило.

*   *   *

а в конце дороги было облако.
четырехэтажное, как школа.
там сидели, свесив ноги с подоконника,
отдыхали после первого футбола.

вот и мне бы так бы – верить до последнего.
никакого, господи, второго.
чтобы, скажем, эта боль в колене -
и была моя последняя дорога.

а в конце дороги — было не было.
а в конце — как сказано в начале.
очень кружится, когда пустое небо,
и не разглядеть полет мяча.

*   *   *

по шанхайке-грунтовке, но уже не домой.
так - леском сквозь себя прорастая.
или, скажем, дорогой самой,
говорящей - дорога пустая.

может было - и мы выходили к реке,
и ловился карась-бестолковик.
что он мог - на китайском своем языке -
но сказал ведь, соколик, -

лес келейный - когда забирает с собой -
и становятся люди в просветах -
не играй с ними в облак, в шатер голубой.
вам заимка дана не для этого.

будто слушали мы да картошку пекли,
так - леском сквозь себя прорастая.
ворошили угли и гадали - вдали -
что там лает собака пустая?

там ведь тоже когда-то молчат у крыльца,
по мосткам осторожно ступают.
а то спрячутся все, не дождавшись отца,
и уже засыпают.