Алексей Пурин

Стихи

О стихах

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

ЛИТЕРАТОРСКИЕ МОСТКИ

Не музей ли здесь для ротозея?
Балерина мраморно гола.
Ходят посетители, глазея
на кусок зеленого стекла.

Вечный сон танцующей элиты
зрительский наяривает зуд —
и надгробья, как кариатиды,
мнимое бессмертие несут.

Яхонтов собранье и брильянтов!
Лира, а не крест или звезда...
Как-никак привал комедиантов —
на пути из грезы в никуда...

Так светло, так зелень разогрета,
так легко в раю полупустом,
так нестрашно!.. Вот-вот скрипнут где-то
детские качели за кустом, —

цвета ленты для магнитофона,
лаковый, из двух полупластин,
вдруг коровка божья свой хитин
разведет, как чудище девона.

1980

* * *

Не в арабской ли сказке когда-то
мы с тобой утопали в шелку -
затворясь от кишенья Багдада,
прикипев волоском к волоску?

И не мы ли, чудес старожилы,
в туго сжавших сознанье чалмах,
голубые под золотом жилы
разжигали друг дружке впотьмах?

Не постель, а безлюбая льдина -
и когда не прижмешься тесней,
что светильник к перстам Аладина, -
сразу заледенеешь на ней.

Сокровенное вызнав меж хлама,
еле зримый огонь распалим -
поелику сиянье Ислама
носит в сердце смиренный муслим.

Небо в черные ризы одето -
и Кааба незрима уже.
Запах роз, силуэт минарета...
Но дорога известна хадже.

1996

* * *

Поедем в Вырицу - мириться
с необоримою тщетой:
плотва в пучине серебрится,
нежарок тускло-золотой
диск помраченного светила,
и, ветку отведя рукой,
увидь - гроза обмолотила
немую пойму за рекой.
А наш обрыв - из краснокожих...
Но миг спустя развеселит
смятенье девочек, похожих
на закупавшихся Лолит, -
сырой переполох русалок,
дождем застигнутых врасплох...
(Как влагу - пересохший мох,
глаз это впитывает, жалок...)
...Бежим! - ошпаривать крапивой
колени, прятаться в сарай -
под шелест Оредежи лживой,
жемчужной... Рай? Конечно, рай!

1997

* * *

Вечерний, чересчур небритый
и по-кладбищенски сырой,
он сумасбродной Маргаритой
дышал и шулерской игрой
тревожил спрятанной валторны...
Вокруг - едва ль не лопухи...
Как упоительно-тлетворны
всё пропитавшие стихи!
Отрадна строгая ограда, -
но что ж психея смущена
в тени, где Леты и де Сада
соединились имена?
Здесь наклоняла свой подсвешник
дитя ночных метаморфоз -
и нам являлся смрадный грешник
средь полувытоптанных роз,
воспетых Аннушкой... Пролиты -
и воск, и слезы, и масла...
Но страстью выщерблены плиты -
той, что и Фауста несла.

1997

ИЗ РИМСКИХ СТИХОВ

1

От фpесок, от мозаик, от каpтин
уйди в тысячеокие pуины,
где воздух стынет в гоpле окаpины
и  полон тени пиний Палатин.

Здесь нечто вpоде сивеpских пещеp -
киpпичный ор. И теpмы, в толк возьми ты,
шестикpылаты стpоили теpмиты,
а не, как вpут бедекеpы, Севеp.

2

«Возлюбленная спутница, душа,
таинственная жительница тела,
уходишь ты из милого пpедела,
где знала pадость, тая, тpепеща,
в безобpазные области пустого
забвенья...» И его мемоpиал
бег вpемени пеpеименовал,
забывчив, в Замок Ангела Святого!

3

Двуликий Янус, веpный палиндpом,
Танатоса и Эpоса хоpомы -
Рим! (Имена кладем, как сеpебpо, мы
в уста - и радость тешим под pебpом.)
Ты - сеpдце миpа, в шpамах и кpови.
И все в тебя стекаются доpоги.
И, умиpая, мpамоpные боги
в попpавшей смеpть сливаются Любви.

1998

ИЗ СЕБАСТЬЯНА НАЙТА. С АНГЛИЙСКОГО

В окне двулинзом, точно в призме,
Гиперборейской пустотой
Рожден, плывет в метаболизме
Морозный купол золотой.

И тускло, словно он из бронзы,
Неволит мраморную бязь.
Но пальчиком до льда дотронься -
Сверкнет червонец, заискрясь...

Так что ж, усвоив трюк Тантала,
трюк Креза, автор прячет взор?
Он - царь!.. да царство - из металла:
И дом, и крепость, и собор.

1999

* * *

Езда в незнаемое - сладок
нам только узнаванья миг...
Раскрой на лучшей из закладок
Евтерпы парусный дневник!

Все осязаемое - остов,
скелет безжизненный. Зато
нас увлекли ездою в остров
Тредиаковский и Ватто.

Дышал Эол, волна бурлила
и чайка прядала в волну,
и Одиссей узнал Ахилла
по склонности играть в войну.

И там, на острове Киферы,
блаженно выплывшем из книг
подобьем первозданной сферы,
тысячелетья - только миг.

2001

* * *

Он тек из бездны миллионы лет,
чтоб кануть здесь, на дне моей глазницы, -
звезды, давно перегоревшей, свет...
Что ж, ужаснуться или изумиться -
как те, до нас: таков и ты, поэт!

Ночных светил слепящие зеницы,
всех одиссей затверженный завет...
Но той еще на небосводе нет
звезды, что нашим правнукам примнится
живой - и вечный передаст привет.

2001

ВЕСТНИК

1

Как альпийский стрелок, как альпийский стрелок молодой,
засыпая в свалявшихся травах покатого склона,
полусонными пальцами будит голодное лоно -
и сливается с тоже отдельно стоящей звездой,

так и ты, божество, огибая ладонью одной
туго скрученный в крепкую трубочку вестничий свиток,
пьешь всей бьющейся грудью пространства пьянящий напиток,
чуешь трепеты в пятках и хаос косой за спиной.

Как и он, как и он, так и ты на ионы, эоны
распадаешься весь, чтоб внедрить драгоценную взвесь,
драгоценную весть в средоточье незнаемой зоны, -

и не важно, кому адресована Зевсова месть,
и не важно, насколько пологи альпийские склоны:
мы очнемся - забыв, для чего оказались мы здесь.

2

Ты - не ртуть и не сера, тем более ты - не сульфид.
Ты - та связь, что целит этот мир и от смертных обид
одиночества лечит, нездешнее в косность вливая.
Лишь тобой, ей чужим, и жива вся Природа живая.

3

От курчавой макушки до пяток крылатых
весь ты - в тех изначальных, единственных латах,
что прочнее любой рукотворной брони.
Ибо образы смертного вечны. Они
облекают и нас, пусть - на час, и зачатых
в нашем сердце богов, пусть - тоской не початых,
и Того, Кто зовется Любовью. Одни
путеводные светят ночные огни.

1997 – 2002

НАРЦИСС

Столько заворожённых ничьих ночей
ты глядел в горячий живой ручей,
где твоим стенаниям вторил милый
рот, что влага стала твоей могилой.
Как песчаное дно, трепетала грудь,
и упругие рыбы торили путь,
и твой облик сливался с любимым ликом,
и взаимным дол оглашался кликом…

А теперь над тобою вода чиста
отраженьем облака и куста,
вместо лика-облика – лоск и блики,
ибо те, что сжаты серпом, безлики.
Только тишь да гладь, не шумит камыш,
не шуршит в траве полевая мышь,
слезы смыты и вышел финал обидам –
и лежит весь мир ледяным Аидом.

2000, 2004

СОБОРЫ

I

В Амьене, в Шартре, в Реймсе сталагмиты
вросли в лазурь, но больше не растут.
Кто оязычил каменщиков, тут
стучавших в лад? Куда ушли термиты,
вдруг загудев на тысячи ладов, -
в немые паутины городов?
Иссякли слезы сталактитов? Осы
оставили гнездо?.. Одни вопросы.

II

Как если бы взлетающим фонтанам
застыть навеки повелел Господь
нерукотворным камнем неустанным,
колонн и дуг подброшена щепоть –
как на вопрос о мыслящей деснице
полуответ двусмысленный. И вот
за тыщу лет не шелохнется свод –
там, где немолчный рынок шевелится.

III

До нас ли взрывам огненно-застылым
и водопадам, обращенным в лед, –
в углы вселенной, к времени могилам,
они давно отправлены в полет.
И такова их скорость световая,
что (как душа – на длинном волоске),
неподлинно меж торжищ пребывая,
они на самом деле - вдалеке.

IV

Лишь костяки. Но их грудные клетки
тысячеусто поднимает Бах,
и свет, пройдя сквозь радужные сетки,
рождает цвет в их темных черепах.
А вечерами башенная роза
зеленоватым светится огнем -
кошачий глаз! Не утешенье - в нем,
увы, а ненасытная угроза.

V

Что, если Бог – отвесный водоем?

2002

* * *

                       Nah ist
                       Und schwer zu fassen der Gott.
                                                         Hоеlderlin

Стихи с названьями «Зима»,
«Зима», «Весна», «Зима», и «Лето»,
«Зима», и «Осень», и «Зима»,
«Зима», «Зима», сойдя с ума,
еще писать в два-три куплета.

И видеть смену сорок лет
времен неведомого года
в окне, где вторит свой куплет
четырехстрочная Природа...
Непостижим Господь! И нет
мостка над бездной, перехода.

2004, 2006

* * *

Дорогую сигару раскурим назло
нашей бедности: пусть
дым сиреневый крутится, точно сверло,
и читается жизнь наизусть.

Получается плохо: сонет – не сонет,
без последней терцины пока,
лишь тоска… Как сказал настоящий поэт –
«и лежат на башке облака».

(Он меня недолюбливал – и поделом:
мне смешно, если дразнят гусей…
Но со смертью его всё на свете на слом
вдруг пошло с очевидностью всей.)

2007

* * *

                             Памяти Василия Русакова

Всё кончается в зале без окон,
при больнице, на заднем дворе:
треск свечи, да спеленатый кокон,
да зачуханный поп в серебре.

И какие-то люди с цветами
в на минуту притихшей толпе:
кто такие – не знают и сами, -
что же могут постичь о тебе?

…………………………………
…………………………………
………………………………….
………………………………….

Ну, простились. И выпили пива,
Забредя в полусонный шинок…
Не навеки, Василий! Счастливо!
Сколько б ни было – всё же не срок.

2010

* * *

Хувишка, царь кушанский, на слоне,
в богатом платье, в бронзовой броне.
Он – сын Васишки. Брат его, Канишка,
пытался бунтовать, но усмирен
и, видимо, убит. И правит он –
богоподобный на слоне Хувишка.

На реверсе господь четверорук:
ни Шива и ни Митра – только звук.
Еще столетий пять до Мухаммада.
Но дайте срок – Хувишка на слоне
до Лондона дойдет, поверьте мне, -
до Бостона, Парижа, Сталинграда.

2010

РОМАНСЕРО

Безумная Барселона
с фонтанами на груди,
где строят дома наклонно
и где растет Гауди;

Валенсия – вроде вальса
над втоптанной в твердь рекой
(о канувшем не печалься –
махни ему вслед рукой!);

гранатовая Гранада
в дурмане арабских зал,
куда круглоту квадрата
вписал император Карл;

откосов и дуг усилье,
собой изумивших мир, -
сервильнейшая Севилья,
клавирный Гвадалквивир;

стоарочная Кордова –
как соты во весь экран,
где храму мечеть основа
и в Библию вбит Коран;

в бреду иль на грани бреда,
как если б и вправду Грек
его начертал, - Толедо
в кольце торопливых рек; -

и нас приведет дорога
в стучащий о камень плит,
в цветущий своим барокко,
в кишащий людьми Мадрид.

2010

* * *

Поэт описывает вазу
во всеоружье мастерства.
Она почти что зрима глазу…
Скажи: она – тверда? мертва?
И столь ли форма недвижима,
чтоб по прошествии веков,
для простаков непостижима,
она смущала знатоков?

Ах, пленник трепетного слова!
Тебе – будь Китсом, наконец, -
вовек не высечь из живого
ту твердь, что выточил резец;
не сохранить в тенетах звука
ту плоть, которая с ума
сводила… Горькая наука!
Мысль – только посох и сума.

2009, 2011

ИЗ ЦИКЛА «НАСТАВЛЕНИЯ»

1

Коварствами искусств насытясь наконец,
овсяный свой венец прими – и в Олонец
какой-нибудь езжай, и доживай угрюмо:
где девочка-любовь, где мальчик из Фаюма?

И всё же грех роптать: всё было, всё сбылось,
а слабое тепло и днесь не пресеклось;
живи себе пока, ни хладный – ни горячий,
в надежде волшебства, но к мастерству незрячий.

2

Тот облик, что глядит из зеркала,
не мог бы юности присниться.
Как жизнь дурашку исковеркала!
Ему бы впору власяница.

Бреди стезею, заносимою
за сим снежком, с небес упавшим,
в ничто – каким-нибудь Зосимою,
как всё на свете провонявшим.

3

Жизнь посредственного поэта
хороша. Посмотри: всех тех,
кто имел претензии, Лета
унесла уже – не успех.

Поглядим еще, почитаем
их, палёной водки попьем…
Тот, кто умер и почитаем,
негасимым горит огнем.

2011

* * *

Во сне привиделось: в аду
я то мучение найду,
что вечно буду мерзкой твари
«на случай» вирши сочинять;
а рядом дудочки ваять
нечистым будет Страдивари.

Всё будет – как на Соловках:
и кисти, и резцы – в руках,
и драмкружок, и взвод расстрельный.
То Моцарт «Мурку» напоет,
то Данта выведут в расход,
то Блока вздернут за котельной…

А ты, читатель мой, в раю
окажешься  (на том стою –
да и не может быть иначе!), -
советчик верный мой и врач, -
и там среди рублевских дач
не загрустишь о нашем плаче.

2011