Полина Копылова

Стихи

Полина Копылова

* * *
Когда стальным трехгранным зраком стрела найдет в тебе добычу
и прянет с тетивы
                   (чу! взыкнуло об рукавицу!) –
жди три удара сердца – ниц! – и
лобзай ковыль.

Когда округлым ясным глазом тебя узрит линялый сокол,
и снимется с руки
                   (вон - тонкий очерк в поднебесьи!) –
в камыш обманчивый забейся,
следи его круги.

Когда провидец третье око тебе уставит прямо в душу,
И разомкнет уста
                   (и мир окрестный онемеет) –
очнись - неведенье сильнее -
и встань.

* * *

Жизнь мельчает, но катит степеннее, ток ее внятен
малым омутом, стрежнем ли, темной ли, светлой волной
под накидкой из лиственной тени и солнечных пятен,
под небесной ли простынью, облачным ли руном.

Эти воды поют однозвучно, едва свилеваты,
как не падали навзничь с уступов, не бились в камнях,
не крушили препон рукотворных, ярясь и стеня.
И равны обретеньям несомые ими утраты.

* * *

Я замираю. Мой сон во сне
глубже и глубже – до самой сме…
Вьюги не слышу, не чую, как
по ветру клонится ломкий злак,
                   служащий мне опорой.

Я застываю. Я льдышка, смерть
в нежной ее ипостаси, мне
просто не быть, ход моих времен
замер на полушаге, мертв
                   и мир под моей опорой.

Свет расцветает. Его побег
нежит щекотно плевы век
тоненькою метелкой.
Всей своей статью долгой
                   гнется моя опора.
                   Мне вылетать скоро.

* * *

Хлад стоит на земле собором.
Или, вернее, над?
Что ему контрфорсы-корни?
Слышь! – воздуся звенят
гимном гибельным птахе малой
да голи шалой, тварей вялых
уготовляя в ад.
Тут, в оскудении да остуде,
в мерном чередовании буден
промеж воскресных дён,
все мы, значит, однажды будем,
все мы сюда войдём,
трудно дыша, да парной молитвой
грея тихонько рот.
А над шапками, пеньем налитый,
Хладов собор встает
выше, выше! Уж не закинуть
голову, не увидать
как на своды инеем
осядет благодать.

ШАТАЛЬНАЯ

Ленке

Свернуть бы голову бутылке белого,
глотнуть бы из душистого горла…
И что б я сделала?
Я посидела бы – потом пошла,
Пошла, пошла себе,
с полуулыбочкой,
бутыль в руке,
под локтем сумочка, вполне мизЕрная…
Так, налегке,
я миновала бы
туннели кольчаты,
проулки ямчаты…
Кругом беда
ничья шатается – туда-сюда.
Ничья – та видная и, верно, тяжкая,
своя – незнамая,
ее кто взвесил бы,
а я пройду себе, ее не замая,
с бутылкой белого,
вся налегке,
с бутылкой белого
вина в руке.

* * *

Весна выдыхает зловонно, хрипато, сыро,
в испарине первых проталин, в коросте, насте –
скорбна покуда привязчивой зимней хворью,
то бишь – зимою; и на ногах всю осень
до ноября… Летучее здешнее лето
здоровью не впрок, только так – пролетит, и ладно,
но лип листопалых цветение, тени, лодки,
и столб золотой мошкИ – непременно лягут –
(как в камер-обскуре) – прямо в глазное донце:
гляжу сквозь опрокинутый облик лета.

КИНО

Как медные взоры заката
склонятся благо- и –стно,
как сызбоку, из-за кадра
овеет нетой весной,
и тень мутнопалой длани
вскинется на экране,
обдав тебя белизной –

так чуешь: там-там, снаружи,
где зраком свербящим сужен
тебя породивший свет,
кто-то тобой побужен,
твоим воплощеньем слеп,
тобою полон по темя,
как если не во-площенье,
А вы-площение ты
Из той пестроты темнотной,
Из той суеты тенетной,
Из мысленной немоты.

* * *

А плакать бы – по ком? Колокола
о-ком-о-ком куют свое известье?
И слов не надо,
если суть гола,
как синее без облак поднебесье.
Колокола куют опору воздусям,
вот этим – синим, однозвучным, полым.
Все выше, выше голоса
над умаляющимся долом.