Авторы Проекты Страница дежурного редактора Архив
Дмитрий Григорьев

Стихи

02.09.2015

28.02.2010

14.05.2006

14.11.2004

Из стихотворений
2001-2002 гг.


Дмитрий Григорьев

* * *

Танцуй, Саломея, чью голову ты попросишь,
кому в серебре на красном лежать снегу,
белый ягнёнок давно принесен в жертву,
и под землёй нарастает гул,

ты стала другой, сквозь лёд пробивается пламя,
и люди вокруг застыли камнями,
даже птицы висят неподвижно
когда ты взмахиваешь руками,
танцуй между нами — мы еще можем кричать:

Танцуй, пока время играет широким подолом
юбки твоей разноцветной, огнём твоего костра!
Но даже сбросив одежду и потеряв голову
снять невозможно всё прошлое:
эту родинку, этот шрам…


РАЙ

«А что за жизнью прячется,
какая ерунда
откроется, назначится
и явится сюда!?»

Растёт от слова «явленный»
таинственный побег —
уже созрели яблоки
в саду, где человек
раскинулся как озеро:
в нём рыбы и луна,
и тень её прозрачная
не достигает дна…

А утром гости праздные
съедят запретный плод,
и всё, что им откроется,
он жизнью назовет.



* * *


Собаки лают наперебой,
за деревьями небо с разорванной губой,
Илья пророк рассыпает горох
и электричество вырубает по всей деревне.

Он едет мимо нашего дома
на телеге, полной застывших слёз,
он засеял уже всю дорогу,
и нам целый мешок привёз.

Молоко превращается в простоквашу,
дорога становится глиняной кашей,
мешок тяжёлый лежит у порога,
открывать его страшно…


БЛАГОВЕЩЕНЬЕ 2

Ангел белый на пути
из тумана вышел,
вынул нож или кинжал,
а скорей всего скрижаль:
стал читать —
никто не слышит!

Ангел черный у ворот
доедает бутерброд,
он из черепа коровы
сделал страшный вертолет,
скоро он снесёт всем крыши,
и любой тогда услышит
что же белый нам поёт!


ТРИДЦАТЬ СЕМЬ И ТРИ

Каждый вечер поднимается температура
без каких либо признаков боли,
каждый вечер поднимается ветер
и гоняет по улице пыль,
я бы мог написать о солдатах
но пишу лишь о голом поле,
где снег ещё не весь растаял,
еще лежит в овраге
словно последний партизан
в грязном маскхалате
и ждёт своего состава,
своего тяжёлого поезда,
я бы мог написать повести
о мёртвом заводе о сгнившей школе,
но душа моя хочет на волю
без каких либо признаков боли.



* * *

Брат мой сделал чёрное дело -
плывет по реке прекрасное тело:
Озирис в ящике расписном,
в деревянной лодке с хрустальным дном,

белые пятна заполнились красным,
река потемнела, солнце погасло,
бревна скользкие до тошноты
мне уже не связать в плоты,

а вода, густая как нефть, несёт
разлитый над полем заката йод,
и пьяный на пристани хрипло поёт
про какой-то чудесный плот.


КАЛИНИНГРАД: ЛЕТО

День становится тихим и вялым,
гладит рукой невзрачный цветок,
укрывается облаком-одеялом,
и на губах оставляет песок.

Пляжники, поеживаясь от холода,
надевают юбки, надевают штаны,
лишь собиратели янтаря голые
бродят вдоль самого края волны,

а над ними висит паутина
чаек полетов в небе белёсом,
а под ними в зелёной тине
солнца погасшего желтые слёзы.


* * *


Кто сказал «ярка яранга огня»,
кто спрятался среди белой тьмы,
маленький дом построила для меня
северная женщина посреди зимы,

звенят бубенцы — собак запрягай,
песней протяжной лети на край
этого мира, где птица пурга
в небе поёт про чукотский рай:

там наверху кончается лед,
и звёзды на берег выносит прилив…
Но птица напрасно меня зовёт —
я и так живу на краю земли,

и её полёт — это мой пролет,
останется только перо в руке,
а песня её растает как мед,
тягучий мёд на моем языке.



* * *

Ты напрасно рассказывал мне,
о чёрных зрачках на его руках,
о том, как работает вечная касса,
сжимая че-лове-ка до че-ка,
день растягивая в день-ги,

ведь сказать уже нечего —
катится по ступеням пустой шприц,
и дорога размотана грязным бинтом,
дырка на вене становится ртом,
потом превращается в глаз,

а ступени ведут в кабинет,
где ангел за красной кассой
уменьшает словарный запас
от кифариста и бифуркаций
до тех мест, где тебя уже нет.



* * *

Писать книги, в которые кто-то верит,
рисовать живые картины,
ходить от двери до двери,
протирая насквозь подошвы ботинок,

лепить небо из синей глины,
вязнуть в болоте, с вершины падать,
чтобы однажды найти дорогу,
ведущую к старому саду,

где давно созрел абрикос,
а виноград еще кислый,
и возле дома летают пчелы,
собирая как мед твои мысли,

оставляя тебя чистым и голым
в люльке плетеной безгрешным младенцем,
где ты понимаешь, что пришёл,
и от этого уже никуда не деться.