Стихи

Дмитрий Григорьев

СТИХИ

* * *

Мальчик играет в блинчики на воде залива,
считает, сколько камень-лягушка сделает прыжков
туда, где в тумане корабль счастливых
неотличим от корабля дураков.

Интерференция — это когда друг с другом,
а интервенция — когда один в другого
заходит, осматривается, вещи бросает в угол,
но камень-лягушка скачет через его голову,

через разговоры о войне и прочем:
важнее найти плоский камень среди других,
чтобы не тонул сразу, а оставлял многоточия,
на ровной воде круги.

* * *

Тень сосны на твоем теле
не оставляет следа,
такое неяркое солнце,
что свет течёт как вода,

в песок уползают окурки,
ветер гоняет мячик,
мальчик с лицом амура
стрелу за спиной прячет.

К вечеру здесь останется
лишь пена на мокром песке,
острова на ладони Онеги
свинец в её кулаке…

* * *

Небесная швея
отрезала кусочек тени дерева жизни,
сшила умнику кафтан-отчизну,
из солнечных зайчиков дураку штаны сшила,
а мне материи не хватило.

Идёт умник, кафтан в озерах и реках,
дурак идёт: радости полные штаны,
а мне вроде бы идти некуда:
лежу под деревом,
смотрю сны.

                                            
ОНЕГА

Радиостанция Седьмой Шлюз,
глиняное небо, благая весть,
оживают раздавленные змеи,
огненные лисы переходят дорогу…

Когда не осталось больше людей
я стал полевым командиром цветов:
пижма, продырявленный зверобой,
а вокруг меня гвардии иван-чай.

Когда не осталось больше людей
я пошел в посёлок не знаю зачем
становясь все меньше в этой траве,
в этой высохшей колее.

Радиостанция Седьмой Шлюз,
солнечный треск, полуденный звон,
пижма, чертополох, зверобой,
колокольчики, иван-чай.

ТАНЦЫ

Настоящее танго смертельно,
а вальс возвращает к дому,
но у нас больше любят танго,
потому что давно все дома,

по-другому здесь не танцуют
даже случайные пули
поднимая фонтанчики пыли.
Правда, ещё есть сальса

с шагом на слабую долю,
или в ритме обычного пульса
удивительный пасадобль.
Сейчас мы с тобой потанцуем,

только выключи телевизор

СТАРЫЕ ПЕСНИ

Мама, мама, я не стану солдатом,
закопай меня в землю на штык лопаты,
посади меня рядом с колючей розой,
спой мне на ночь бандьеру россу,

полей меня утром кока-колой,
отведи революцию мою в школу:
алые вишенки, косточки пули —
все дети наелись и тихо заснули.

О, белла чао, бандьера росса,
новая кожа под старой коростой,
посей на мне траву, разровняй сапогами,
и выпей вина с моими врагами.

ЛЮДИ НОЧИ

Люди ночи греются возле костра из мусора,
полезные вещи оставлены на потом,
система ценностей пока ещё держится —
неустойчивая пирамида вершиной вниз,

греются дорожные рабочие и ночные бабочки,
бомжи и химики, преступники и пустынники,
полицейские подходят — им тоже холодно
плевать, что воротнички к утру станут грязными,
тепло — важнее,
человек без слов забивает косяк и пускает по кругу,
его не арестовывают, лишь молча затягиваются,

человек без снов сглатывает кашель,
назначая своим сном пламя и пепел,
пепел — хороший сон, ровный, похожий на дыхание любимой,
человек стоит, закрыв глаза, и ждёт своей очереди,

огонь отражается в уцелевших стёклах,
голубые кошки рассвета уже сидят на крышах…
«Когда горела резина, пламя было краснее, а дым — чернее,
раньше всё было нее, теперь не очень,—

говорит старик старику, передавая стаканчик и термос, —
вот и чай остыл, но ты пей, если хочешь,
ведь нас не останется здесь совсем
к исходу ночи».

* * *

Каждое утро
в сумерках возле помойки
деловитой пчелой
крутится дворник-узбек,
разбирает мусор,
складывает картонные коробки.

Выпавшая из них пустота
пугает до икоты спящие автомобили,
катается на инвалидной коляске без колес,
играет на водосточных трубах
прыгает в открытую форточку
моего окна
садится в кресло,

и мы вместе слушаем как
по чёрной лестнице восходят гастарбайтеры
с мешками синего цемента, пакетами белого песка,
чтобы новые облака
построить за стеной
и подвесить новое солнце
на краю потолка,

но я никуда не пойду пока
моя пустота со мной.

* * *

Обещали скверный прогноз погоды,
ледяной дождь, разбивающий тела машин,
мокрый снег, никогда не превращающийся в воду,
а ещё пять минут назад было солнце и никто не спешил.

Вместо новостей — треск, вместо музыки — белый шум:
в котором крики птиц да лай собак,
и хотя вроде бы ничего не происходит,
в дальнем конце улицы что-то уже не так…       

Машины впереди разворачиваются, включив аварийку,
за ними ничего не видно, да и надо ли нам вперед,
проще развернуться и ехать вместе со всеми
пока не накрыло то, что произойдёт…

* * *

Хотя ещё горят глаза угля,
мы закрываем эту землю, закапывая мусор,
пусть это будет — необитаемая земля,
остров, на котором снова пусто.

И нас не поймает мобильная сеть,
когда повезём на Бесов нос
в берестяной лодке закатную медь
чудо-юдо рыбу схватив за хвост…

Мы закрываем себя, закапывая прошлое
чтобы стать необитаемыми людьми, чудесными и пустыми,
но надо собрать мусор, весь, до последней крошки,
и дождаться пока костёр остынет.

* * *

Покончить с ветряными мельницами,
старыми звонками, сохранёнными СМС,
пусть память идёт по улице голая
не стесняясь никого, даже самой себя,

покончить с построенными домами,
тёмными огнями, зеркальными витринами,
в их отражениях никогда не было правды
не было правды и в том, что за ними.

Выехать из города и жить в промзоне,
где дома без окон и железные двери,
кормить бездомных собак на овощбазе,
ничего не слушать, никому не верить.