Некоторое
количество
разговоров

Олег Юрьев

Олег Юрьев

БЕДНЫЙ ФОФАН

(о двух новых томах НБП)

Когда Полонская и Фофанов приехали, я — по воспоминаниям — сделал предположение, что "Фофанов — поэт плохой, но исторически существенный, Полонская — поэтесса неплохая, но исторически совершенно несущественная".

В том, что касается Елизаветы Полонской, можно сказать, что мое подозрение/воспоминание в основных чертах подтвердилось — поэтесса она литературно-исторически очень малосущественная (хоть и твердо вписанная в историю литературы серапионовым членством), а считать ее "неплохой" или "туда-сюда", или "не очень" — дело, в конечном итоге, личных дефиниций. Стихи даже лучшего для нее времени, 20-х годов, не вызывают у меня особого восхищения, хотя и отвращения не вызывают. Есть места нерешающе милые, но, кажется, ничего выдающегося. Иногда, преимущественно на четвертых строчках четверостиший, возникает едва уловимая речевая и/или стиховая неуклюжесть, что непреложно свидетельствует о том, что автор пишет стихи "подбором", как переводчик переводит, т. е., собственно, поэтом по темпераменту не является. Сама по себе книжка сделана неплохо, предисловие Б. Фрезинского более чем добротно с историко-биографической точки зрения, но в литературном смысле ощутимо страдает от любви автора к героине, что, конечно же, вполне простительно и понятно.

А вот что касается Конст. Фофанова, то я даже не мог предположить с каким интересом буду читать и статью С. В. Сапожкова (где любовь и симпатия к предмету не отменяет трезвого взгляда на него), и его комментарии к отдельным стихам, и сами стихи. Вообще, должен сказать, издание, совершенно соответствующее (когда-то высокому) филологическому стандарту "Библиотеки поэта". Показалось даже, что книжки вроде Багрицкого в Малой серии или "Поэтов, погибших на Великой отечественной войне" были каким-то страшным сном. Хотя вполне возможно и даже более чем вероятно, что как раз эта книга является сном, пусть и приятным, а реальность — там. Вот и посмотрим по ближайшим выпускам — как издадут Слуцкого, Антокольского, Бродского и Кривулина.

Если же вернуться к Фофанову, то на первом же развороте я вдруг засомневался:

...Быть может, тебя навестить я приду
Усталой, признательной тенью
Весною, когда в монастырском саду
Запахнет миндальной сиренью...
...........

Но ты не узнаешь, родная, меня.
Пройдешь ты, потупившись, мимо,
Бледна, как мерцанье осеннего дня,
Прекрасна, как тень серафима...

Ты будешь от думы земной далека,
Я буду весь трепет и дума. —

ЗАВЕЩАНИЕ

В дни, когда меня не будет,
Завещаю вам, друзья:
Пусть металл меня разбудит,
Пусть из меди буду я.
Пусть вокруг играют дети
И цветет сирени куст,
Пусть услышит звуки эти,
Как при жизни, медный бюст.
Хоть без чувства, хоть без слов он,
Но по-прежнему живой, —
Это Фофан, бедный Фофан,
Это друг наш дорогой! (**)

Это Фофан, бедный Фофан,
Это друг наш дорогой!

Конст. Мих. Фофанов (1862 — 1911)