Некоторое
количество
разговоров

Олег Юрьев

Олег ЮРЬЕВ

О МИХАИЛЕ ЕРЕМИНЕ

Михаил Еремин существует в вопросительном наклонении, и это очень интересное, едва ли не основополагающее качество его поэтики — ее грамматический и риторический стержень.

Всегда имеет смысл если не попытаться ответить на его вопросы, то хотя бы попытаться понять, о чем он спрашивает. Иногда это понятные вещи, и в самой понятности их едва ли не заключена субтильная ирония (не отменяющая, конечно, смысла высказывания). Иногда ереминская вопросительность — чисто риторическая или же является, как определил это в частном письме М.Н. Айзенберг, «вежливой (и немного церемонной, этикетной) формой утверждения». А иногда это действительно вопросы, найти ответы на которые мучительно необходимо. Вообще, грамматические формы как образное средство — тема для меня остро увлекательная. Чтo думает Михаил Федорович Еремин, например, об унижении природы меркантильностью (Не спорынья ли изъедает золото / Преджатвенных колосьев, / Не на корню ли оскверненных златом / Товарной биржи? — «Звезда», № 4, 2010), — это, в конце концов, его личное дело (хотя мотив благородный и древний), но его риторическое вопрошение у никого напоминает мне Тютчева. И бесконечно трогает.

Десятилетиями я наблюдаю неостановимый рост кристаллической решетки ереминского поэтического мира — вопрос за вопросом, восьмистишие за восьмистишием. Или, лучше сказать, растет сеть, покрывающая мир, в надежде сделать его — весь! — своим уловом. Растет, вяжется крючками вопросительных знаков. В этом беспрерывном вязании, постоянном увязывании всегда есть усилие, смысл, риск и бесконечная надежда. И грандиозность задачи. Михаил Еремин — один из немногих, кто занимается приращением нашего поэтического языка, а не изложением подержанных чувств и мыслей. Он один из тех, на чьем ежедневном усилии держится русская поэзия. Не могу сказать, что я всегда с ходу увлекаюсь результатами этого усилия, но я всегда доверяю им, потому что автор меня никогда не обманывал. Если я чего-то не понимаю или не слышу, то исхожу из того, что когда-нибудь пойму или услышу. И это всегда происходит. Сейчас, например, я наконец-то услышал и понял ереминские стихи 1960—1970-х годов. И полюбил их. Лет двадцать пять мне на это понадобилось. Отведет Б-г еще пару десятилетий, пойдем дальше — к стихам 80-х, 90-х, 2000-х, 10-х годов... Поле необъятное. Необходимость сжать его, полоса за полосой, не только моя личная, но и общая, всего русского языка, всей русской поэзии необходимость.