Алла Горбунова

Стихи

О стихах

Алла Горбунова

* * *
(из сновидческих картин)

Мост через море, в фонарях
причудливые волнорезы.
В цепях чугунных якоря,
и к ним пристёгнуты десницы

сирен в ошейниках шипастых,
инопланетного железа.
В их лифах разевают пасти
полусобаки-полуптицы.

Иные вздёрнуты на дыбе
и бьют, как стрелки, с полчаса.
Но те прекрасней, на которых
убийственно поднять глаза,

как на Медузу. Их глаза
смертельны, хоть они на дыбе.
Но те прекрасней, у которых
часть нижняя подобна рыбе.



* * *

Озеро Онего с голубым снежком,
по нему гуляют жмурики пешком,
их потом увозит аэромобиль.
Я кого-то нынче, кажется, убил.

Сосны обрамляют угольной стеной,
это всё далёко, это не со мной,
я же ангел божий, отсвет неземной,
светлая дорога слышь передо мной.

Маленькие сосны дальних берегов,
это перспектива, это горизонт,
оторочка лисьих сказочных мехов,
армий снеговичьих леденящий фронт.

Странные фигуры стынут на ветру,
камня и железа, и творенья рук,
идолы для капища, чурбачные дары,
а за ними древние безлюдные миры.

В наркодиспансере нынче новый год,
мы придём попросим, нам что-нибудь дадут,
а в соседнем морге тоже новый год,
и, конечно, новый год в камерном аду.




ИНЕЙ ПЕНЫ НЕЖНОЙ

На сердце иней пены нежной,
я начинаю, как романс,
чтоб соловьиный мой Прованс
нам чаялся в холмах,

и в час сиреневый и вешний
на сердце иней пены нежной
свёл кой-кого заветного с несметного ума.

Какую бы музычку, музычку
мне для тебя придумать,
незатейливую и лёгенькую,
вроде детской игры,
чтоб ты попалась на удочку,
дудочку, гусочку,
и согласилась со мной играть
в солнца, звёзды, миры.

Воображаемый товарищ,
когда я отвернусь, ты исчезаешь,
потому что тебя не бывает,
но тянется наш разговор
о наименованиях боли.
Мы исследователи из отдалённых уголков галактики,
мы двадцать лет исследуем эту тему на практике,
и научились инею пены нежной,
с ног и до головы, как в болоте Иван Сусанин,
мы в нём, как в огне,
как в живом огне, как в фаворском свете,
как в нетленном завтра, в небывалой нашей одежде.
В Дионисовой колеснице
сок на спицах,
из глаз его ядом весенний капает сок,
лучше халвы-пахлавы,
а я пишу такие хорошие книжки, сказал N,
потому что у меня так болит голова.
А я бы каждую спицу воткнула себе в висок,
забивали бы маленькие молоточки,
вот и музычка бы была,
а швейная машинка прострочила бы строчки
с ног и до головы, небывалую нашу одежду,
а потом бы я на руках твоих умерла.

PS
Множество иголочек должны быть повёрнуты вовнутрь,
в каждую пору, а иначе, дитя моё, мы не поймём друг друга.




КОСТИ, ЗЕМЛЯ, ТРАВА

---
Милый, так страшно: кости, земля, трава,
говорить с тобою будет в поле моя голова:
так бы лежала с тобою тёпленьким,
когда бы была жива.

---
Тело гниёт в земле, превращается в золото ртуть,
внутренности мои великаны варят в котле,
смотрит из чащи на тебя моя левая грудь,
смотрит из-под корней на тебя моя правая грудь:
так и лежала б с тобою тёпленьким,
когда б не была в земле.

---
Стынет ноябрь, в земле усмехается нижний бог,
говорить с тобой будет из озера мой правый бок:
так и лежал бы с тобою тёпленьким,
когда бы я только мог.

---
На пустыре кости, трава, целлофан,
мой мизинец отрезанный страшная птица ест,
помнишь, как ты меня гладил и целовал,
зачем ты меня оставил, мне одиноко здесь.

---
Знаю, пребудут кости, земля, трава,
говорить с тобою будет в поле моя голова,
внутренности мои великаны варят в котле,
смотрит из чащи на тебя моя левая грудь,
смотрит из-под корней на тебя моя правая грудь,
говорить с тобой будет из озера мой правый бок,
мой мизинец отрезанный страшная птица ест,
это мир мёртвых, что ты меня разлюбил.



* * *

Люцидный сон. Ты кто? Я только снится.
Мне тесно, пропусти меня сюда.
Ключи ночей, открытая граница.
Но отчего, скажи, так больно мне всегда?

Мы замкнуты. Мы больше не открыты,
миры уходят за моей спиной.
Травы весенней праздник воскресенний,
и смертные ростки идут домой.

Их дома ждут тепло и чернота,
витые корни, скользкие созданья,
песок горячий, влажный перегной.
Бессмысленные крохи мирозданья,
и смертные ростки идут домой.

Где неизбежность встретит невозможность,
трава и пальцы, лани и олени,
я в лицах, в лицах всех вас узнаю.
Где каждый друг мой, родственник, соратник
идёт домой и начинает сниться
сквозь бесконечность в молодость мою.

Один рождён для бесконечной боли,
другой рождён для бесконечной жизни,
и каждый обернётся на краю.

Я думаю, я где-нибудь вишу,
в каком-то коконе, средь грозовых разрядов.
Во снах моих зелёная земля
рождается из мыслей и видений,
и я как будто действую внутри.

Попробуй: кровь. У мёртвого оленя,
на беспредельном лезвии ножа,
и кровь солдата, на войне последней
разрезанного лазером внутри.

Трава и пальцы, шкурка мёртвой лани,
как на костях шаманы ворожат
в траве небес, средь зыбких тел желаний,
а кровь одна, и действует внутри.

Попробуй: боль. А мы с тобой похожи,
ты кто? Я лань, и я иду домой.
Скажи мне что-нибудь. Не бойся, я с тобой.
Ты не одна, здесь дикий-дикий запад,
высокая-высокая трава, садится солнце, я ещё жива?

Люцидный сон. Ты кто? Я только снится.
Приди ко мне, и боль мою возьми.
И пропусти меня туда, где только снится.
Приди ко мне, и боль мою возьми.

Отмычка есть, и мы опять открыты,
миры уходят за моей спиной.
Индейский дым у края горизонта,
и смертные ростки идут домой.