Алла Горбунова
Стихи
16.04.2012
20.01.2011
28.02.2010
28.12.2008
03.02.2008
16.07.2006
Ретро ХХ век
09.04.2005
02.10.2004
О стихах
Переселенец в саду языка (поэтика пространства Олега Юрьева)
|
|
|
|
Алла Горбунова
***
брошенные дачки и участки
в заячьей капустке.
о, кто-там-смотрит-сквозь-ветки
в тюлевые занавески?
где в ставни стучится голодная навь,
замшелые камни, витые корни,
коринка цветет, и собой, застонав,
хищная птица детенышей кормит.
забытые вещи хранят поцелуи
рук животворящих на патине пыли
про то, как любили и как обманули,
про то, как хранили, а после забыли.
заветную сказку вещей отсыревших
впитали вагонка, времянки, сараи.
ребенок, который построил скворечник,
глухим стариком умирает.
здесь – сумрак и свет, паутина и полдень,
патина, память, нечисть,
здесь, возвращаясь, поруку исполнит
моя соловьиная вечность.
новые дети играют в саду,
новые кости лежат на траве.
в черный черничник с корзинкой уйду,
счастье белое в ней унося,
как личинку свою муравей.
***
пруды на заросших участках в сплетенье ветвей.
ребенок сидит на трухлявых мостках на болотце.
дивные девы с парнями дышат бензином, пьют водку и нюхают клей.
прокручивается лебедка, ведро затонуло в колодце.
среди общей тишины я вижу на дачной аллее ребенка aka подростка,
я вижу, как по белоснежной руке девственницы ползет муравей.
мы играем в классики, делаем куколок из травы, пьем горькое молочко
одуванчиков, делаем бусы из красной рябины и черноплодки,
/ но я вижу, что за спиной девственницы притаилась старая-смерть-сама,
как за весной – через лето и осень – костлявую руку свою протянула зима /.
я детство свое ищу среди рухляди, ржавых замков, советских велосипедов,
в скрипе двери от раздевалки на пляже пустом, ведь оно –
облезлая краска, дырявые бочки, столько-то сантиметров
на дверном косяке, и в сосцах умывальников колодезное вино.
глухо молчат инструменты и ведра в сарае,
но я вижу, как девственница в подвенечном уборе себя продает с лотка,
и ребенок, к окошку прильнув в темноте, замирает,
когда с земли я камень поднимаю, с тем, чтобы бросить в стёкла чердака.
***
дикие гуси-лебеди вылетают от бабы Яги,
в сумеречном лесу заливаются соловьи,
так и ты меня береги,
как я верю в слова твои.
в непроглядном моем лесу разведем костер,
гори-гори-ясно, гори дотла,
станет золой
ствол, что срубит топор,
станет стеклом зола.
вот твоя рука и моя рука
переплелись у костра,
обожжены ледком топора,
цигаркою светлячка.
есть – ночь ночей, час часов, мир миров,
озеро, ветер, огонь,
вечность – на вкус как соленая кровь, -
кроме того - ничего.
***
рельсы-рельсы шпалы-шпалы
белый свет - цветочек алый
воздух, бездна, высота
в каменных бойницах небо
замурованные двери
там, где скальные тоннели.
что за хмели-повители
в этих брошенных местах!
балконы, окна, галереи
железнодорожных арок,
железнодорожный мост,
чайки, камень, ржа.
старая одноколейка
дореволюционная,
и дрезина, словно время,
укусив себя за хвост,
то туда, а то обратно
ездит, дребезжа.
про сынов страны
где сыны твои? - полегли костьми.
душу кто отдаст, вскормит мясом своим?
где мужья твои? – полегли костьми.
где такая страсть посередь земли?
погоди, страна, в лесу - война, налево пойдешь –
сама пропадешь, и направо пойдешь – пропадешь.
не ходи ни к зверям, ни к егерям, не ходи куда ни пойдешь.
звери тебя разорвут, расстреляют тебя егеря,
будет молчать голос барда лесов и трав,
будет молчать и кровь, и упавшая в озеро ночью
кубышка, звезда лугов, позабудет горчить,
и когда над полями, лесами, морями заря
займется, то кто сумеет тебя лечить?
вот сыны твои без души глядят,
и мужья твои твою плоть едят:
одари рублем, напои, накорми,
а не можешь – так полегай костьми!
Соната из консервной банки
1
господи, взываю к тебе из консервной банки:
вели ей жезлом аароновым расцвесть -
садами в жестяных лучах и кленах.
-- я и сам жестяной,
и все вокруг жестяные клоуны,
в общем дела у меня примерно, как в танке,
то есть в консервной банке,
одним словом –
жесть.
гадал я и думал глупую нервную думу:
изнутри иль извне,
извне иль изнутри,
так ничего не понял.
серебряная рыбка умерла да и не воскресла.
должен я додумать проклятую думу,
чтобы больше никто не умер, а, кажется, не успею.
ах вы такие-сякие жестяные клоуны,
что вы мешаете мне делать мою работу
огненную, мою работу
истинную, мою работу
единственную!
но то, что вы вытворяете, механические барабашки,
кончится с великим открытием открывашки!
2
де профундис, как говорят, если ты
в консервной банке нюхаешь жестяные цветы, -
это как нюхать цветы в противогазе,
как говорят в спецназе.
но когда к жестяным клоунам
нисходит Мария
и проходит меж них, наставляя ружье, -
я первый, кто
подойдет под выстрел.
играешь Ты в кости и держишь пари
с чертом-жестянщиком, ушлой свиньей,
что в последний момент перед спуском курка
с ухмылкой закинет меня на выскирь.
3
господи, взываю к тебе из консервной банки:
вели псалмом давидовым ей цвесть -
мольбой и песнью.
-- и Твоим ножом
открой ее,
и жестяную острую корону
сними с меня,
и замени шарниры
на сухожилия.
блажен,
кто видит в банке раны ножевые,
но и от банки –
рану на ноже.
***
Стражи древесных арок
не пускают
в арки, сухие ветви,
в боярышниковые изгороди окраин.
Стража леса, стража,
призрачный перебежчик
ранен
смородиной,
дикой смородиной, просит:
пустите меня,
пустите меня вползти
сквозь джунгли
в единственные врата,
нарисованные в ракушке
или звезде,
не нарисованные нигде,
ведущие в никуда,
в никогда.
Луна
(я хочу! я хочу!)
она торчит, как тыблоко на ветке.
я табуретку ставлю на кровать.
она старуха, девственница, мать.
я ставлю унитаз на табуретку.
она эс, эр, с, р, голландский сыр.
теперь на унитаз ребром монетку,
а на монетку – необъятный мир:
на позвонках-ступеньках вещь за вещью
как держится, вцепившись в чепуху,
по прихоти моей и воле вящей,
что я хочу! хочу! хочу! хочу!
ДАЧНЫЕ ДОМА. УЛИЦА ВЕЧНАЯ
улица Вечная, 1
половина Макаровых:
каменная плитка
теряется от калитки,
у забора налитая
клонится черноплодка,
окна в картоне,
лесенка к самой трубе.
здесь жила моя лучшая в мире подружка
Анечка маленькая,
а потом ее дедушка
всё испортил -
развелся с бабушкой
и женился на дамочке,
которая не пускала на дачу Анечку.
половина Кораблёвых:
подвески рябины, спелый шиповник,
слива, яблони, парники.
хозяйка Елена – исправный садовник –
разбила в саду цветники.
старый хозяин, 86 лет,
от дел отошел, старикам не след
трудиться на грядках, когда невмочь -
теперь хозяйствует его дочь.
вот - перевернутое ведерко,
тряпки, мыльница, помидорка.
младшая дочь хозяйки Наталья –
сама по себе,
а у старшей Анны ветер гулял в голове:
ветр-вертопрах, мужички, курорты, латина,
кружит-кружит, ничего глубокого, всё девичье,
но в махаон-океан - в черной бабочки безразличье -
уплыло, танцуя грязные танцы, на льдине.
как красив родной сад в наступающем сентябре,
не увидит Анна в своем подмосковном монастыре.
улица Вечная, 2
…вот сосновая хвоя и ландыши пожелтели…
…неокрашенный дом деревянного цвета средь света
колеблющегося, и подвешенные качели
между сосен слегка покачиваются от ветра.
…тропка идет вдоль веранды, пустуют большие окна,
и то, на втором этаже, что разбито и что забито.
нет ни грядки, дубок сплетается с черноплодной
рябиной в безвременье сада вовне событий.
улица Вечная, 2а
добротный дом – надежный тыл,
клубники листья покраснели,
стоят на жердочках цветы –
садовые Офелии.
багров крыжовник, столик крив
с клеенкой, рваной на углу.
иди со мной, сюда смотри, -
я сосны и сирень люблю.
вот тряпка грязная на пне,
ванночка шифером накрыта, -
какая это ванночка?
садовое корыто!
садовая перчатка, глянь,
висит, забытая на кране,
а в кучу сложенная дрянь
лежит, как куча всякой дряни.
вот снова столик, снова крив,
и по углам прижали камни
клеенку, срамоту прикрыв;
за ним сарай, закрыты ставни,
свисает с крыши паутина,
стоит стремянка у стены,
покрыты полиэтиленом,
кастрюли ржавые видны,
какие-то мешки большие,
и перевёрнут старый таз.
роскошные цветы - чужие,
и в этот дом не пустят нас.
улица Вечная, 3
Здесь на две семьи был дом,
сделалась беда:
дом сгорел – виновны в том,
что ли, провода.
Беленькая Женечка
с бабушкой жила,
нас как старших девочек
всё играть звала.
А вдруг она же, пьяная,
другим злосчастным летом
заснула, окаянная,
не бросив сигарету?
улица Вечная, 3а
дом Беляевых:
лесной орех и яблонь шквал,
куст жимолости и скамья,
где дряхлый Надькин дед дремал.
увы, уменьшилась семья:
дед умер, умер и отец,
прибавился гражданский муж
уж пять березовых колец
тому назад, и сельских груш
уже давно объелся муж,
и я могу сказать ему:
я Надьку так люблю саму,
как будто мы прошли войну.
я к матери ее на днях
зайду, спрошу об их делах, -
ан Надька в пепельных кудрях
въезжает в сад на Жигулях!
улица Вечная, 4
и я не узнаю, кто забрасывал мяч в баскетбольную корзину,
какая дурная хозяйка выбрала этот ядовитый малиновый цвет для дома.
сосны и березы стоят по углам почти ровной лужайки.
здесь нет ничего и никого для меня.
(только, может быть, красный и зеленый вьюн, свисающий над верандой,
маленькая куча гнилых растений, сухих трав, сломанных сосновых веток,
полное ведро под водостоком с крыши,
бельевая веревка между сосен – на ней прищепки и старые тряпки,
она должна качаться в грозу,
когда в доме включён свет, тусклый
от перепадов напряжения в сети,
старики пьют чай на веранде, и от них так далек тот
«сумасшедший рокер»,
кто в эту грозу разобьется
и о ком заплачет их внучка).
улица Вечная, 4а
дом Романовых:
кастрюли, шланги, ребристый шифер,
клеенки, тряпки, садовые перчатки,
бельевые прищепки, дырявые ведра,
детские формочки и совочки
уплывают в ржавом тазу среди яблок,
огородное пугало стоит, как мачта,
раскрыло дедовское пальто, как парус.
они уплывают за стариковскую могилу,
они уплывают во внучкино детство,
исчезая всё дальше в желтом тумане.
улица Вечная, 5
здесь был шалаш,
чей? –
да Санькин, с которым играли
в индейцев в американском лесу, -
Аппалачей.
меня похищали,
в шалаш уносили,
в шалаше понарошку насиловали,
потом спасали.
улица Вечная, 5а
дом Филипповых:
умерли все старики, остались старухи и бабы.
зеленым мхом поросла крыша, глядят старухи:
над раковиной проржавелой разлапились ели,
громадные яблоки падают в лиственный шелест.
улица Вечная, 6
дом Поповых:
…цвет кустов салата, мелких яблочек,
цвет крыжовенный и покрасневших листов «Виктории»,
песочница, полная разнообразных формочек,
и гамак между сосен наводит недолгую дрему.
вовне деревянного сада, деревянного дома
новые дети играют, новые кости сгорают в костре.
время теперь Владиславе, младшей сестре,
смотреть на кого-то зрачков
расширенной белладонной.
улица Вечная, 7
«мама анархия», -
написал дерзким тоном
на гараже тот, кто ставит теперь иномарку,
став офисным скользким планктоном
на лестнице длинной Ламарка.
его, слугу всемирного Дракона,
должна отправить на хер я:
ведь не жалеет их,
поддавшихся архонам,
мама АНАРХИЯ!
улица Вечная, 8
дом Остапкевичей:
зелено вино, молодо вино, поспели яблоки молодильные.
сливы зелены, алы ягоды, никого в саду, кроме птиц лесных.
здесь жили две сестры пригожих пожилых:
почила Маргарита Николаевна,
не ездит больше Нелли Николаевна, -
и нет на даче никого из них.
зелено вино, молодо вино, поспели яблоки молодильные.
сливы зелены, алы ягоды, никого в саду, кроме птиц лесных.
хозяйские внук и внучка в моей памяти в детском теле:
он еще не женат на сучке, она еще
не играет на виолончели,
а только всегда откликается грубо
на бабушкино «Люба! Люба!», -
и нет на даче никого из них.
зелено вино, молодо вино, поспели яблоки молодильные.
сливы зелены, алы ягоды, никого в саду, кроме птиц лесных.
жили здесь коты – белый Пуша и толстая Мурка, -
как меховой мешок, лесного окраса шкурка.
жили в довольстве и счастье,
похоронены на участке, -
и нет на даче никого из них.
улица Вечная, 9
дом Даниловых:
на плитах паданцы,
подстрижена лужайка,
а здесь жила болонка-пустолайка, -
за мной бежала, провернувшись под забор.
от страха потеряла я туфлю,
а, может, и сознание, - и сплю,
и не могу проснуться до сих пор.
и вижу: добежала, баба Беба
пошла устроила Даниловым скандал,
но много лет, как нет у них болонки,
ребенок их уже растит ребенка,
в земле на Ковалёвском баба Беба,
и глупая во сне тревожит грусть,
что заругают –
туфель-то пропал, -
верните мне его, и я проснусь!
|