|
Алексей Порвин
ПЕТЕРГОФ
Листвы петельчатые тени
обступили лицо – и молчат:
тленье встало над садами,
зубчaтое как дальняя стена.
Не станем этими тенями,
отметем обесцвеченный хор;
нами что иное будет –
узор на здешней радужной волне?
(Вода умеет рыть подкопы,
выбираться из всякой беды:
тропы этого покоя
чисты от предосенней полумглы).
Кто через стену перелезет?
Растревожен, как ласточкин крик,
лепет – навсегда тенистый –
безлик в своем желании спастись.
СЕЛО
И неважно – кто с каких берегов:
с левого или же с правого;
пусть зачатки рождаются слов,
хватит молчанья кровавого.
Забывают об извечной вражде –
взмахи рассветные, бледные;
в ледяной начинают воде
всплески купать междометные.
А тебе что делать в этой заре?
Слишком смятение – людное.
О другом помышляешь нутре,
здешнее – вечно нескладное.
Оттоптали в звуковой толчее
фразу, а тут еще – бойкая
толкотня отражений в ручье:
плещутся, айкая, ойкая.
***
Ближе к ночи от сердца
отлег раскаленный простор;
над кустами зачем неотчетливый
белокрылый летит мотылек?
Что полет есть конечность
(ушиблена прoжитым днем)
ты не знай, если это не вызнали –
времена невозвратной души.
Вместо взмахов полетных –
увидели травму во всем,
обещав навсегда исцеление ,
а не бледно-безвременный вид.
Внятным марлевым мраком
прудов под пожухлой листвой –
обмотают порхание, вспухшее
от ударов о ветер садов.
***
С неба взятый кусочек,
последний произносимый свет –
перешел в родное состоянье
бесед при дожде обложном.
Радость облачной жизни
растаяла если без следа –
новый диалог зачем химичить,
когда весь простор замолчал?
Скрип в стволы утрамбован,
а прежде – из облака столчен;
рецептура вечера лесного
о чем человеку твердит?
С неба взятый кусочек,
последний произносимый звук –
станет соответствовать природе:
вокруг – затихающий день.
ВИД ИЗ ОКНА
Дорогой бетонной вдоль залива,
отсутствием мотива
ходит вечер, вминая в дни –
печаль, отпечатки всякой ступни.
(Так много частей у жизни нашей,
что звук затихнет ражий,
станет птичьим, не видным нам
присутствием, данным названным дням).
Что свет не бывает трехсоставным –
не знали наши ставни
или помнить едва могли,
творящийся запад в каждой щели?
Закату из свежего бетона,
из полумглы придонной,
из молчанья щебетуна –
не имя, а вновь отсрочка – дана.
***
Мороз прозревает, пророча:
стихший радиосмех,
приемник, грустящий под замочком
тишины в согретом закутке…
Кто в дружбе сгорает до нoчи –
может молвить за всех,
а звёзды пылают в одиночку,
от себе подобных – вдалеке.
Тобой, в полусумрак входящим,
вечер выбрал побыть;
смертельно поленья побратались,
световым объятьем становясь.
О чем? О морозе глядящем
хочет свет – говорить:
другие слова отбормотались,
утомив навек радиосвязь.
***
В чувстве – и даже на воде
нарисовано солнце ровным плеском
(а все иные картины –
непонятны веслу).
Облаком поверху пройдет,
не заметив тебя в неспешной лодке:
погода ищет – кого бы
обучить ремеслу.
Выдавлен утренний простор,
по словам засмотревшимся – размазан:
легка пейзажная участь
невеселой версты?
В землю струится стебелек
из початка болотного рогоза
(початок черен – как тюбик
акварельной беды).
***
Исход раскопан существами –
известными разве кому?
Над зонтом сгущается –
как угроза всему.
На непонятный лад земельный,
всю сухость сметая дотла,
отзвучит финальная,
нисходящая мгла.
(Где дождик с почвенным шуршаньем
старательным кем-то разрыт,
пусть лучи глубинные
превратятся в дары).
Исход казался однородным,
а ныне над сводом зонта –
в недрах темной мороси
шевельнется звезда.
***
Когда садовый вечер перегружен,
вспоминаешь: всю слабость прогнал
ливень, сказанный, как дyши внятные:
а чем еще обосновать слова?
Радушен разговор, но вновь продлится
(поднимал не такое – силач?)
мятые тропинки расправляются,
листва вбирает молвленную мощь…
Словами что подвергнуто промывке?
Облака и напрягшийся лист.
Длинные дороги, тенью ставшие,
в густой уводят (медосборный) звук.
Обрывки разговора не дотащит –
мускулисто пружинящий куст:
на шиповник взвалено шмелиное
гуденье вперемешку с красотой.
***
Простор в ожидание не запрячешь
спешным решением затеять свет;
слово – нынешним вечером сможет
первых кaпель перенять возню.
Рассветам приходится потесниться:
фразовых образов гремит запас;
стаей птичьей – зачем называют
дyшу, уготованную дню?
(Что небо приравнено к человеку
в этих суждениях – забудь, когда
стайным обликом слово взметнется,
думая, что чувства – это мгла).
Напрятано галочьих потемнений
полное облако: нигде иной
нет судьбы дождевого начала,
названного временем тепла.
***
Движутся в поле звуки работные,
пейзаж вбирают по частям
(сегодня – всё для почвы ценно,
когда оно внутри живет?)
Ведает всем – усталая жижица;
душа, собой ее – уважь:
в земле лежать и стать свободней
умеет лишь ничья вода.
Летняя сырость полнит звучание
красот лопатной суеты,
наружных с точки зренья почвы,
труду не давшей глубину.
Сохнет в ведре – картошка последняя,
но в почве – клубневых пустот
полно оставлено, не нужных
словам на лязговом ходу.
***
Протяжное поле – не себе пожелай,
а всем другим, кто днями изнаночен:
вбирай щебетанье птиц –
и нa ночь, и всяческим утром.
(В тебе – не минуты продлевают свой ход,
а лишь пространство, слишком предзимнее:
ведет за понятный знак,
родимее ближнего неба).
Пока продолжается звучащий пейзаж,
на смену приходящий безвременью –
отдашь не себя опять
намеренью, ставшему светом?
С полями и птицами нечеткая связь
бесстрастием пока не разъедена,
зовясь горловым лучом,
отметиной чистого звука.
***
Уточняя объятья травные,
учти, в твоем ли теле – июль
горит спокойно и беспримесно,
согревая смятение слов?
А не ты ли – субъект молчания,
кто взялся всё ясней понимать:
чем не похоже время здешнее,
в чем особенность этих лугов?
Утешай полусвет читаемый,
приободряй побуквенный день:
погода с книжными страницами
состоит в шелестящем родстве.
Здесь не будет существ покинутых?
Усыновлен теплом локтевым –
кузнечик присмирел полуденный,
заплутавший в твоем рукаве.
***
Завидев просторы рассветные,
боявшийся – убеждается в себе:
взмахами погодными – для отхода –
воздушных понастроено трасс.
Какая в сражении надобность?
Цветущие перелески будут всем –
даже ожиданиями пейзажа
касательно не сдавшихся нас.
Цветение – это бескрайняя
пробоина в рассуждающей стене;
противоночные летят снаряды,
хвостами речевыми шурша.
В цветение выйдем и скроемся
за ближними поворотами лучей;
будет всё – и завтрашнее (былое)
молчание – взамен рубежа.
***
Во всем, что касается дней плодовых,
ты – ошибись, пора перемен,
и нечаянных страхов навнушай ерундовых,
пришедших жизни взамен.
Прохожим достаточно слышать мельком
беззвучный полуклекот плетня,
защищающий пришлые к садовым земелькам
лучи недолгого дня.
(Прохожих – звучанием этим пичкай
быстрее, чтобы всякий – забыл
обезмысливать сердце урожайной водичкой,
дающей выспренний пыл).
Змеистые щели в плетень вплетая,
порхание плюща подселив,
говори, что ограда – озверевшая стая
существ июльской земли.
***
Вода еще вчера отступила,
сразу всякий полезный забрав предмет?
Пусть дождик скорей начнется,
высотой неразговорчивой перегрет.
(Последние лучи золотятся
мимо фразы воскресных людей о том,
как было чудесно – завтра,
что воде не быть – мелеющим веществом).
Сиянье пробегает по пляжу –
как по нeбу, завидев издалека
навалы залuвной тины –
безнадежности недвижные облака.
Сиянье на бегу огибает
толпы пляжных молчаний, боясь вдвойне
грозы, отсырелой в тучах
разговора об утраченной глубине.
***
Мелькают руки в соседской тьме,
дровопильную бессонницу зная –
а жесты такие в твоем письме
сойдут за признаки рая?
Кто убаюкает звук тоски,
повзрослевший всякой фразы – поспешней?
Не в сон, а в затишье себя влеки –
бездельной песенкой вешней.
(В саду соседском дрожат дрова:
баловство чудных работ неурочных
похоже на что? На твои слова
в нечетких взмахах межстрочных?)
До ночи ерзает визг пилы
на подушке из опилочной взвеси,
повисшей на воздухе первой мглы:
не спит, вовсю куролеся.
***
Всё ясно с летним пейзажем,
а что – река? Свобода? Тоска?
Под берегом если – глубuны,
шуршащие тишиной?
Смеяться вряд ли захочешь,
когда рассвет коснется тебя
(и травы – колючие слишком,
молчащие под ступней).
На ощупь – тьма – безголоса,
хотя казалась умным дождем;
ладонный вопрос о прошедшем –
в течение завлеки.
На каждый палец надета
прозрачность, показавшая путь:
свиваются струи речные
в щекотные перстеньки.
***
Материал слегка потрепан
оживляемый на ветвях –
не бери его домой и в молчанье
только птиц пугливых впускай.
А как полотнища звучаний,
помещенные на листву,
внесены, когда закрыты ворота,
заперта навечно – тоска?
Плоды одарены насильно
непростительным волокном;
за окном шаги дарителя – внятно
уличной беседой звучат.
До тишины ободран шелест,
поцарапаны облака:
увяданье сквозь заборные щели
втащено в полуденный сад.
***
Чему учиться у оружья, если
просторам птичьим всегда несет беду?
(Где егерные меркнут силуэты,
прoжитый свет – людьми почти забыт).
Чуть дернулось от выстрела – ружьишко,
а ты уходишь подальше от лугов,
от поздних разговоров деревенских,
помня приклáдное уменье быть.
Пускай лежит раскатистое тело
порохового хлопкa, но страшно что:
округа памятливо забирает
звуки такие (прочие – возьми).
Отдача не застрянет ружьевaя
в плече охотника, вставшего над всем,
а перейдет в молчанье луговое,
в сумрак произнесенного людьми.
***
Станем едва ли похожи
на туман, спустившийся вкось;
тропу не рассечь звучанием
(временам вперекор).
Фразу – волна омрачает…
Что над головой пронеслось,
в муку измельчая грохотом
небывалый простор?
Некуда двинуться морю,
топчется на месте, темня
свободу пейзажной участи
говорить о былом.
Некуда двигаться хмари,
топчется на времени дня
(пути облаков раскромсаны
самолетным винтом).
***
Что со словом будет вскоре?
(Белая – для завтра – сирень цветет).
На суше или на море
допоздна – имена глядят вперед.
Нынешним песком прибрежным
солнцу – разве можно подать сигнал?
Востоку если забрезжим –
то свободой, какой никто не знал.
А вдали штормит немного
(качкой утомилась душа всего)
но имя этой дороги –
непонятное ныне вещество.
Под молчаньем ходит ходнем
палубный, залитый волной – закат:
не называем субботним
предвоскресное плаванье назад.
ШМЕЛЮ
Корова рассвет приветит, фыркая;
ужель красота лугов – саднúт?
В траву не окуная дыхание,
поймешь ли – навек пришедший свет…
В замeршее слово – луч вонзается,
суля побледнение планид:
зарю – иначе можно описывать,
всему уходящему вослед:
кто голос вручил опять чиханию
на трепет, уткнувшийся в крыла –
зарю не видит, слёзно зажмурившись,
не слышит словесные меды.
Засела в коровьем обонянии –
заноза пахучего тепла:
убереги полет нарастающий
от этой лучистой остроты
***
О музыке – склоны отлогие
ответят молодой листвой:
нелегок лишь – вопрос земледелия,
а не твой, беда, голосок.
Придавлен слезливыми нотами –
наш сумрак выбрал – прибывать:
под гнетом оживает спасение,
пробиваться могут ростки?
Слои мельтешения птичьего
темнеют на весеннем всем…
Достичь такой же массы и плотности?
Невесом молчащий закат.
Не нужно движений, довлеющих
над возвращаемой душой:
аллею тяготящие песенки –
хорошо поглубже вдавить.
***
Подальше клячу за деревню
солдат выводит зачем? Вот-вот гроза
в домик выстрелит многочревный,
где наши звучат голоса.
Песчинки бьются в лошадиный
живот, толпятся – подобно мотылькам,
в дом толкаемым холодиной,
поближе к усталым огням.
(Плотнее окна закрывая,
печаль не хочет делить свой свет – с мошкoй,
если пулями таковая
предстанет в степи костромской).
А что в дому? Дыханье живо –
и не желает гостей крылатых знать;
осень здешняя и служивый,
ступайте – без выстрела – вспять.
***
Прошлого, свобода, дождись,
если отыщешь бессловесных
существ, живущих как слова мои –
на небеса уставясь.
Пусть в саду кустится печаль,
с мраком огнистый шлейф сплетая;
а люди не следят за прежним днем –
когда родится завязь?
Чтобы новый вырос – пейзаж,
лунным покоем поливаешь
сторожевое зернышко зрачка
в глазу ночной собаки –
но в твоем ветвятся саду
только следы звезды летящей
и – завтра не принесшие плодов –
кометные зигзаги.
***
Видишь движенья глаз, всецело
ведомые замыслом дня:
свобода, на фразах – что рисуешь?
Не говори, что краски стали льдом.
Разве прохожие – случайны?
Глядят на рождественский день,
старательно вкладывая чувство
бесцветных обретений и утрат.
Фрески недолгих любований
взаймы ожиданию – дашь,
прозрачная взглядовая роспись
покроет стены парковой зимы.
Взятое – всё – вернут с избытком
снега запоздалой весной:
ручьи равнозначны взмахам зренья,
разрисовавшим ныне – берега.
***
Затишье, приветь мошкoю
вoды, к водам льнущие теплом;
хватит распадаться на части – покою
(сердечней – сделаешь надлом?)
Полям не нужна цикада,
их делить не нужно бороздой,
если вместо главного станешь разлада
зиять пейзажной светлотой.
Надломлено время года:
трещины расходятся во все
стороны теплеющего перехода
росы к начавшейся грозе.
В числе беспокойных трещин –
ветви и фонарные лучи;
голос в предвечернем просторе не встречен,
его отсутствие – смягчи.
***
Зренье зимы – безыскусно,
выхватило мало красот:
а грустное слово – вовсе
высотным увидено днем.
(Прошлым деньком поднебесным,
чутким, а не пришлой зарей.
Известно ли это – людям,
горой постоявшим за тьму?)
Нечего было бороться,
если – всё – заступник предал,
сболтнется не свет ушедший,
а даль, безразличная к нам.
Забран в далекую вьюгу –
начатый вчера разговор,
с испугу глядит оттуда
топорной луной декабря.
***
Мало – печаль упрятать в рассвет,
ложись в траву, небывалый голос;
ветви слишком сильны,
глаголов много суетливых.
Мало – себя в покой увести,
встающий солнцем над лугом горным:
стихнут вряд ли – слова
проворно бьющие по чувствам.
Древо былой свободы к чему
сражаться вздумало с белым светом?
Музык хватит твоих,
неведом страх тебе, но всё же…
Травная дрожь побудет броней?
Непробиваемой здешним, колким
зноем падинных слов,
осколками людских молчаний.
***
Обнимая птичьими стаями
заждавшийся рыбацкий взгляд,
стаял простор предвесенний,
разлад внося в сквозняки.
(Сквозняки не будут системами
отлаженными, если здесь
схема работы – туманна,
завес крикливых полно).
И вот-вот детальки – посыпятся,
падут былые шестерни,
зыбя покой атмосферный,
огни, что были душой…
Вот и польза быть бессловесностью,
объятья с птицами узнав:
вёсны увидены четче,
стремглав плывущие к нам.
***
С неба вчера вспорхнули емкости –
ближе к человеку в пути,
громко схвачены за песню
тихим полуднем лесным.
(С неба посуда переброшена
ближе к человечьим шагам?
Дрожью полнится отменной,
гамом, не значащим дня?)
Выбрали фразы безрассудные –
облаком одолженный быт;
трудно утолиться светом,
сытостью станут когда –
беглые действия, налитые
в птичью узкогорлую плоть,
виды певчих побережий
(вплоть до замолчанных гор).
***
Безлюдью будет что объясненьем?
Происки вражьих дней.
Денем подальше – причины
огней, толпящихся в дальней мгле.
Да что о снеге – сказано позднем…
Сказан бульвар вполне:
козням пустотным подставил
вчерне оконченный наш простор.
Всё – сводит счеты с мраком капeльным.
Трудно ли нам бранить
прельный надпочвенный ветер,
гранит, чернящий – навек – нутро?
Тоска, пошевеленная смелой
ветвью средь бела дня –
мелом предстанет воздушным,
кляня любую не-белизну.
***
Что будет ныне – добром?
Не прячься, участь, в разговорах.
Гром – всего лишь внятный
сор, принесенный на волне.
Речной отмокнет ледок,
от неподвижности – отстанет;
впрок словам пойдет ли
рань ледоходной суеты?
Не для словесной души,
не для сегодняшнего блага
ширь свою предъявишь:
ляг тишиной – на берега.
Для пользы прочих времен
уместно показать погоде:
стон речных покровов,
ход оживающей волны.
***
По лугу, по твердой почве летней
идти – всегда скукота:
средним качеством мгновений
тамошний мрак пускай живет.
Земля отзвучала луговая
быстрее всякой воды,
зная, что не только счастьем
дышит бредущий полусвет.
Меженные ночи переходит
неразговорчивый луч:
в броде если не увязнуть,
лучшее время – как познать?
Размякшая глина обхватила
движенья – скользкой бедой,
силой хляби невозможной,
дольше звучащей, чем восход.
***
Над полями остывает пропасть
(атмосферой кто ее назвал?)
робостью мыслимых музык
привал приветит не всех.
День уходит, как всегда, крылато,
взмахи сотворяя за спиной:
плата за помысел душный,
струной звенящий в полях.
Нам не надо участи возмездной,
без боязни – к тишине – дойдем;
бездна согретого звука,
путем июльским побудь.
Сумерки не прирастут к заплечью:
ими предлагаемый полет
речью вечерней – не станет.
вперед – не сможет волочь.
***
На привалочной высоте
привлекись озерами:
мелкие твари в мокротe –
телами шуршат бесперыми.
Не спеши негодность обресть
световых источников:
разве напрасно, слыша весть,
жужжащих нашли лоточников?
На прилавочном валуне
вечно много зaвали:
лyны в затишном полусне
в ошметках весь век проплавали…
Не останутся берега
кaпельными рынками,
наша дорога далека –
затарься, душа, подкрылками.
***
Засеяны ближние тени
в тишь не прошедших ночей;
вырастут только расселины –
не о том ли, небывалость, грустишь?
Надолго ли наш плодородный
звук переходит в поля?
Внятно по мраку зацокали,
застучали черноземы на юг.
По твердому мраку, по жестким
дням не прошедшей весны…
Ветер за конскими мордами
поспевает к безнадежным огням.
Забытыми зернами тешься –
жаль, что так мало земли;
в топот, рыхленый копытами,
засевается весенняя даль.
***
Различия названы кем,
когда над всем сгустилось – подобие?
Ветви противятся дням –
не отыщешь ничего бедовее.
В молчании – что за листва
растет смелей, чем листья кленовые?
Странно живут дерева,
слыша говорок недолгий, облачный.
То кверху качнутся, то вниз,
отталкивая капли осенние:
так ли шуршит ввечеру –
участи твоей произнесение?
Конечно, сегодня – всё так,
но никого не хочет отталкивать
облаку поданный знак,
слово возрастающей решимости.
***
Т.
Не сном, не листвой, а человеком,
уходящим с берегов июльских – побудь:
давно отпрянули травы, предстали колким
простором, не дающим уснуть.
В жаре предночной, вовсю гудящей,
неуместно – тело, но идет на авось:
во всех растеньях – единой душой остался
полетец, прорастающий сквозь.
Ударится бабочка с разлету –
и в твое лицо, не разбирая пути,
не отличив человека в закатной дымке –
от своего стремленья цвести.
Сквозные маршруты лучше – в листьях,
где любым просветом привечает судьба;
давно решились другие цветы и травы –
отпрянуть от нагретого лба.
***
Всё правильно на безлюдном свету:
для чувства – шорох станет поживой;
другие звуки спрятаны здесь, во рту
у всеблагой погоды паршивой.
Присваивай безоглядно, хватай:
не иссякает звук всеохватный –
пускай взлетает выше себя, пускай
живет вдали от почвы закатной…
Возрадуйся, обладатель всего,
всё правильно сегодня случится;
во тьму не взятый шорох – пленил того,
кто шорохом побыть не боится.
Бесхозности вихревая лафа
творится от земли – в полуметре:
секатором отщелкнутая листва
валяется на парковом ветре.
***
Полдень славно поскользнется;
паденье лучей – вот нужный миг:
следам нерожденным взгрустнется
о том, что светом сдавлен крик.
Вместе закричим и всхлипнем,
ветвящейся дерзостью поправ
запрет, налагаемый ливнем:
сминай, душа, безволье трав.
Пуще всяких гололедиц
мешает ходьбе – намокший лист;
лучи размечтались о следе,
который весел и тенист.
Кто следы на всем оставил?
Тверда скользота любой воды.
Ветвями нарушенных правил
шумят смятенные сады.
***
Белый свет покрылся пятнами,
побудет душа твоя – лучом:
луга до зимы живут попятными
жестами травы.
На полyдне – клякса запаха
от неосторожных полевых
цветов под порывом юго-запада:
отмываешь – чем?
Чистым-чистым загрязнением
себя утомленного – потешь:
оно в осветляемом дыхании –
правильная брешь.
Хлынет красота в пробоину,
качнется трава к покою, вспять:
твое равновесие удержано
всем, что можно знать.
***
Неизбежно удачен – берег;
с песнями – одна беда:
толпы существ – слова узнали
и музыкой кажется вода.
Загалдят, налетят на душу,
всё немедля разучив:
прошлый простор и новый образ
тепла, для которого ты жив.
(И со временем так – бывало,
слышимом в твоей груди:
сделаем так, что не узнают
мотив – разнобойные дожди).
По причине утиной стаи
речка стала хоровой,
петая прежде в одиночку
старательной облачной трухой.
***
Вот городской район неизведанный,
слова спешат как времена:
по вертикали домов – и в небо
(цель словесная ясна).
На ветер кто подует, кто сжалится?
Вечерним – час пока не стал.
Что милосердье? Негромкой фразой
узнаваемый квартал.
Казалось, что весь город облазили,
строенья ввысь проговорив –
и каланчу, и больничный корпус
(утешенье сотворив).
Откуда покрасненье закатное,
когда не стал осенним – клен?
Конечно, шелестом первых листьев –
ветер больно защемлен.
***
Город – это властные навалы
угловато каменеющих ветров:
слова – и не такое знавали,
уходя в заливный рев.
Чувство из-под груды извлекая,
не дождем, а мелким светом – запылись;
сияет чистота бунтовская,
прошуршав из неба – вниз.
И друзьям вернувшимся – напомни,
как подставить лица реденьким лучам;
зачем прожить стремятся укромней
и велят такое – нам?
Души будут – не слабее пыли,
фонарем обрoненной на эти дни:
слова – и не такое забыли,
возвращаясь из волны.
***
Чему противоположен
голос, похожий на осенний лес?
В траве начинается стрекот –
похолоданью в противовес.
В противовес потемненью –
облаком снова отражен закат:
едва ли иссякнет способность
противоречить – всему – впопад.
А где для фразы – противник?
Мирное время скоро надоест.
Ужели ничто не восстанет
за благоденствие здешних мест?
Пейзаж не станет сражаться
против себя, не наломает дров:
просторы притихшие – вечно
не отделяют себя от слов.
***
Некомфортно всё тебе, ты – придира,
и чувства вряд ли задвинешь в поля…
Хозяин временной квартиры
велел не трогать мебеля?
Остается лист бумажный – двуцветен
и умолкает, природой шурша,
когда морской стихает ветер
передвижного куража.
(Передвинули к молчанью – веселье,
уютней кухонька стала твоя;
а насекомым – всюду щели
для коммунального житья).
Пусть бумажное означит шуршанье –
внутри у почерка высказан час:
ночной – как тело тараканье,
дневной – как солнечный наказ.
***
Какие чувства шуршат листвой,
ветвятся к частностям дней июльских,
где замысел чудится наш –
в лесных тропинках узких?
Такие чувства – прибрежный край
пусть близоруким потешат ростом;
оглянутся вряд ли назад,
где зреет звучный остов.
Всё завтра скажет: наш враг – разбит,
наш хмель победы – еще угарней,
не зря столько дней доспевал
костяк гудящих армий.
(Сидел в засаде – шмелиный гуд,
плотнела солнечная завеса;
напал на растенья врасплох,
не видящие леса).
***
Трава поляжет иль небо прольется –
а люди уходят, дрожа;
побывает радостной утварью –
не всякая душа.
У ожидания мало пожитков –
луга и молчащий закат,
а сумело ловко хозяйствовать
в тебе, просторный взгляд.
Куски каких облаков запыленных
решает прогнать с потолка?
Непогоды вряд ли обидятся,
легка его рука.
Одним неспешным движением слёзным –
смогло чистоту навести
в навсегда проясненном зрении,
сказав свое прости.
***
Внутри дождя, под безлюдьем –
плавно пустеющий сквозняк;
защитных дней у новых срубов –
одолжить никак?
Что сделал свет, помавая
временем киснущих дорог?
Домов бревенчатые жесты –
молча уберег.
Пропиточным захолустьем
душу движения обмажь,
а после – завлекай к перрону,
праздничная блажь.
Медлительно возвращаться
в дождик, снаружи городской,
к нестрашной сырости и слёзной
теплоте людской.
***
Ни о чем шуршащие пушинки,
кривящие даль – тополя…
Говорка не найти иного?
Вычурна твоя земля.
Пересказа нежные попытки
извечно ведут к одному:
для внедренья твоей истомы –
всё в питательном дыму.
Облако, услышанное мельком,
изложено в устном деньке;
позаботься о всех, округа,
силы нет в былой реке.
Пухом тополиным до отвала
накормлен с подачи словес –
на погоду давить не сможет,
разомлеет водный вес.
***
На вечерние гуляния –
не лучик тихий, а хлопушечный гам
выдан как средство полетное,
возносящее к холмам.
Знаешь мало видов транспорта,
ведь веришь только – в прозвучавшие дни
(взмоют поля – фейерверками,
их полет слегка вспугни).
Ничего не скажешь: правильно,
туман затишья, сомневаешься в нас:
слабо к звезде устремляемся,
всякий – в празднике погряз.
Стонет лиственное топливо
внутри у шелеста, летящего вверх:
прочих ракет не придумано –
для тебя, лесной невер.
***
До человека не добросить
стареющий звук глубин;
мечутся прилuвные щепки,
а ты иди – один.
В начало осени одетых
людей – отличает шум:
ищут собеседника, чтобы
согреть вечерний ум.
Кто в разговоре засмеялся,
разгневал листву морей:
падают стволы звуковые
на души в сентябре.
В шаги береговые метят,
в разнеженное ха-ха –
временем разъеденный шорох,
шипучая труха.
***
Людям, до yтра осенним,
похолоданье, не вели –
через парк идти, сутулясь:
пусть посмотрят на свет.
Облако выдаст округе –
и чувство, и всегдашний звук:
это твой костяк пейзажный
перехода к зиме?
Осью озябшего тела
не лучик станет, а земной
шелест нисходящей грусти,
прореченный дождем.
Славно навек распрямиться ,
взглянуть в лицо твоей воде,
загодя узнавшей счастье
вертикального быть.
|
