Выпуск тридцать первый от 20 мая 2010 г.
Ольга Баженова (Петербург)
Ветки березы – тонкий ветхий пар...
дым, мед и пепел бились с жаром...
Тимур Алдошин (Казань)
Всё ниже и ниже летит ворон...
МИХАИЛУ ГЕНДЕЛЕВУ
Александр Месропян (хутор Веселый Ростовской обл.)
небо открыто здесь под открытым небом всякие кем-то...
Елена Ванеян (Москва)
Сам решай, что чертить лучу...
Марианна Гейде (Москва)
Черёмуха-муха-благоуха...
Ольга Баженова
* * *
Ветки березы – тонкий ветхий пар.
Теперь покажется: зеркальный карп
стоит по руслу ночи. Парк
вверху – пустой, далекозвёздный, как
тишайший чeрный космос.
В безмолвных зеркальцах некруглый бок земли.
Не покидать чуть вогнутого дна
пустого кубка (звёзды только над) –
иль башни? – oздан инеем он да
прежде из тел деревьев целым стал.
К столу зимы – простая дань.
И сложен иней наживо растущих лат,
а землю чешуя лишь облегла.
Конечно, фонари,
но как их свет ни разотри –
в чешуйках-зеркальцах чужеет блеск
земли, свежее звeзд; уходит в лес
парк. Но людская ель – во мраке парка,
он весь – еe распахнутая парка,
и огоньки – внутри.
Их ритм
не весь:
он здесь
и нет.
* * *
дым, мед и пепел бились с жаром,
жар, становясь пунцовым шаром,
в себя глубился, пламенел.
что значит слово то – пунцовый?
цвет гусеничек образцовых –
червленых, червчатых? чермней
на вешних веточках висящих
еще? а гуще – глазу слаще?
а в сумерках – оно видней?
а слово шар вполне двоилось:
- переливалось и змеилось
жерло бездонного огня *;
– воздушный шар всему чудился,
что-то высматривал, годился
лишь пожалеть? нет, пожелать
на темном шаре том поджаром
в пустое небо улететь
плывучей родинкой безвидной
на неотзывчивом лице.
припоминать, когда придется,
когда стена глухого дня.
Тимур Алдошин
* * *
Всё ниже и ниже летит ворон.
Рыба в банке сходит с ума.
Я никогда не любил твой город.
Как хорошо, что пришла зима.
Конь да собака идут с колядками.
Вертеп, варганчик, с шестом звезда.
Всех Саломея закружит блядками,
и срубят голову навсегда.
Что же вы, дуры, детей попрятали,
это театр, и из тряпок царь.
Снегом забито крыльцо парадное,
с черного к девке взойду крыльца.
Круглы глаза у домашней рыбицы,
цепь вырывает из конуры.
Холодно, сердце, куда нам рыпаться, –
я зажигаю твои костры.
Летчик летит, а река не движется.
Где же, царица, твои венки.
Снег или птица кружится ниже все,
спицы, сверкая, крадут витки.
МИХАИЛУ ГЕНДЕЛЕВУ
Котинька Ваш на меня глядит
с фотки, что жизнь прошла.
Бог, мне сказали, он — победит,
а это металл сверла.
С неба упало, сверлит Сион.
Ангел летит слепой.
Дай, дорогая, ещё патрон.
Пой, ласточка, пой.
Чиркай крылами чертог теней,
как коробок сырой.
В мире темно, а во мне темней,
глазки свои закрой.
Глазки закрой, и увидишь свет:
Божья змеится медь!
Страшно, родная, но твой сюжет
повелевает петь.
Так я в оркестре с трубой стою
мимо идущих в печь.
Пол моей зоны уже в раю –
в церкви не хватит свеч.
Спирт на руке? Только где же взять…
Выдохну из горла!
Крылья мои по кресту висят
перед лицем Сверла.
Сверлит сверло и трубит труба –
в сердце моё, сюда.
Эники-бэники-эники-ба!
Ты ли, Господь? «Ну да».
А это я пред Тобой пою,
Твой бандурист слепой…
Нынче ли буду с Тобой в раю?
«Пой, ласточка, пой».
Александр Месропян
* * *
небо открыто здесь под открытым небом всякие кем-то
оставлены банки-склянки чашки-блюдца культур-мультур за весь отпуск
недочитанной книги будущий пепел недокуренной пачки кента
тут же рядом последнему саду твой младший отпрыск
то скачет-поскачет один в мертвых листьях почти по колено
взлетает их и кричит салют салют никто не пришел живым мы победили
а то подойдет и молчит где же па твоя Лю где Марина твоя где Елена
где жизнь твоё жалко всё что шевелится мы здесь были
музыкою под слоем пыли пианино стоит нетронутым так будто мы
здесь были да все уехали однажды рано утром уже давно
а воздух этот в царапинах голос вокруг суета в ожиданьи еще зимы
просто цирк ну просто кино и немцы кино такое кино
Елена Ванеян
* * *
вот так и…
Сам решай, что чертить лучу
Ясным днем по промытой ткани.
Я ли ласточку различу
В снежном шуме, в белом сверканье.
– Ой-вэй, – киваешь, – ой-вэй,
Вот так и между ветвями:
То мельница, то соловей,
То Лазарь любимый, забытый в воздушной яме.
Марианна Гейде
* * *
Черёмуха-муха-благоуха –
вот стая мух, слетевшись на скелетики соцветий
пирует майский воздух,
охвачен запахом со всех сторон,
я – легкие, и весь из пузырей,
слетевшихся из спаянных колец,
в меня черемухой пыхнул
творец всех мыльных пузырей,
всех неподсудных должников,
вот лопну я – и был таков,
со всех сторон дышу на них,
еще не обращенных в прах,
но вот уже, вот-вот:
пусты их животы и — ах,
не в прах, но в капельку слюны
со вкусом мыла и воды,
и чьих-то губ, изогнутых в трубу.
Чем дух черемухи чреват –
той терпкой, в воздухе дрожа,
угрозой черных бус,
нерукодельного драже,
и хрупом косточки о зуб,
и крапом белой мглы.
|
