Выпуск тридцать четвертый от 12 сентября 2010 г.
Олег Вулф (Нью-Йорк)
В холмогорах Грузии базука или пищаль...
ПОЛДЕНЬ
И если это смерть, то пусть бубнят...
Григорий Стариковский (Нью-Йорк)
сегодня душно, змейка спит под камнем...
кто карабкался ночью по лестнице...
Евгения Риц (Нижний Новгород)
Вот земля лежит в ореоле славы...
Алексей Порвин (Петербург)
Продолговатые поля...
Валерий Шубинский (Петербург)
СТРЕКОЗЫ НАД ДЕТСКОЙ ПЛОЩАДКОЙ
Сергей Шестаков (Москва)
сентября пробирные палаты...
Олег Вулф
* * *
В холмогорах Грузии базука или пищаль,
щепа да соль, косточка изнутри.
Во многой грусти великая печаль,
ты со мной не грусти, похитри.
Проснись от старости арбы посередь
толстых шуб навалить,
за щекой у перевала сидеть
на языке говорить.
Вот и выволочена к лицу
собранная в кулак гряда.
За снежный шиворот на лету,
на полном скаку взятa.
Ходят черные женщины, голося,
где хоронят мертвые своего,
и, если оплакал своего пса,
значит, жизнь не отдана за него.
Полдень
Останутся лишь цыгане в парах своих пиджачных,
да немного неба. Сами свои лотки
обходят, торгуясь, годы, доводов не избежать чьих.
Качает оса мотками, ее мотки
собраны напросвет, сослепу долетев от
забора к обеду. Твердый як
самолета, грузен и домодедов,
коромыслит взлетные вёдра тяг.
Так следит не мигая мальчик.
Он берёт верхней фортуне до,
у него шахматы, карандаш, мячик,
самолет небесный тает во рту его.
Мама спускает ноги в таз, тетя смотрит в стену,
тятя дал слепака. И вся
световая сила причастна телу.
Вся оса улетела, и ты за нею, пока нельзя.
* * *
И если это смерть, то пусть бубнят.
И если серб, то серба сербу брат,
по пояс в шапке, бродит молдаванин.
По самый локоть вывернут рукав,
пустой вагон болтается, товарен,
булыжников таращится икра в.
Забелят дырку, выдернут костыль.
Простенок, полустаночек, пустырь,
подстанция, ораторов саратов.
Никто тому виной, что вот те на.
И если это ад или стена,
так вот те руль и вот те рубль адов.
И в световых заплатах поезда
растягивают рельсов половину
в несметное грядущее, когда
оно и способ света и вода,
в которую, зайдя по пуповину,
бросают караимы рукава.
Григорий Стариковский
***
сегодня душно, змейка спит под камнем,
взмывает ястреб, а потом садится
на дерево, где нет прямого солнца,
отсюда я сбежал бы, но куда мне.
наобещали утреннюю свежесть,
а получилось, будто щеки лижет
коровье стадо – так тепло и нежно,
здесь ничего меня уже не держит.
по городу оплавленному вплавь
перемещаюсь лодочкой настольной,
направь меня, куда-нибудь направь,
скажи хоть слово, но и это – больно.
***
кто карабкался ночью по лестнице,
не к девице, а дальше наверх,
тот, наверно, уже не излечится,
отдуваясь за всех.
в это небо, готовое к холоду,
он глядит, как любимый слуга,
для него расступается облако
и слезится река.
там, где утки живут рядом с лисами,
где из падали делают мед,
на короткую ночь, чтобы выспаться,
он под голову камень кладет.
Евгения Риц
* * *
Вот земля лежит в ореоле славы.
Бесконечное лето, она устала,
У нее до осени золотые травы,
Золотое сердце, она простила.
И копченый запах ее приправы
Поднимается выше ее престола
Над красотами и крестами.
Мы уже не рады, уже устали,
Но еще пожалеем, не раз еще возжелаем
Дымный полог ее подола,
Но такого лета уже не станет
Никогда или очень долго.
Алексей Порвин
* * *
Продолговатые поля
поднося к дыханью плавному,
ты выбираешь, где земля
зазвучит укором – явному:
если неспешность – это плоть
перехода к смыслу скрытому,
пусть оставляют время хоть –
прозвучать всему забытому.
Ты помогаешь вспоминать;
а теперь, туман разборчивый,
музыку – в явное вминать
начинай, она – сговорчива.
Влажно зияющие пни
зажимаешь, словно флейтные
дырочки, исполняя дни
замедляющие, летние.
Валерий Шубинский
СТРЕКОЗЫ НАД ДЕТСКОЙ ПЛОЩАДКОЙ
Над пятицветным паровозом,
в морской упершимся тупик,
над мелких бестий хороводом
съедобных, хищных и тупых,
туда-сюда и никуда
(туда – где падает и пляшет
многоугольная вода,
где крошка-конь ракушки пашет,
и никуда – в просвет мгновенный
между ветрами, в паровой
короткий вдох и выдох пенный
Левиафана) зыбкий свой
бригады тихих монопланов
в закатный час ведут маршрут:
планируют, за ветви канув,
и сумерки телами трут –
над плоским зайцем деревянным,
качелью, брусьями, песком,
над резким и непостоянным
жужжаньем в тупике морском,
на вест и норд, восток и юг
летят – и улетели вдруг.
Сергей Шестаков
* * *
сентября пробирные палаты
с безнадежным золотом мешки
на земле кленовые заплаты
и небесных зингеров стежки
не заштопать черные прорехи
наглотавшись волглого свинца
остывают медленные реки
стекленеют веки и сердца
над болотом колкий крик бекаса
холодок вползает под пальто
и глядит из всех зеркал безглазо
на тебя голодное ничто...
|
