Выпуск сорок восьмой от 3 июня 2012 г.
Александр Беляков (Ярославль)
портрет стекает через раму...
вящий воздух дрожит неистов...
Сергей Слепухин (Екатеринбург)
Смотри: проступают давно позабытые лица...
АДИАФОРА
Олег Юрьев (Франкфурт-на-Майне)
РОМАНС
Я БЫЛ ВО ФЬЕЗОЛЕ
АПРЕЛЬСКИЕ ЯМБЫ
Александр Беляков
* * *
портрет стекает через раму
в полуслепую полутьму
навстречу камерному сраму
навстречу краху своему
он стал одной из тех загадок
которым не к лицу ответ
не потому что сумрак сладок
а потому что гадок свет
февраль 2012
* * *
вящий воздух дрожит неистов
полон спящих парашютистов
на несущей его эмали
держат сущие вертикали
будто средства прямой защиты
за подкладку зимой зашиты
на свету проступили летом
в безопорном конспекте этом
февраль 2012
Сергей Слепухин
* * *
Памяти Е. Шварц
Смотри: проступают давно позабытые лица,
И прошлое вновь просияло в твоем настоящем,
И вздрогнуло сердце, и звоном зашлось, колоколясь,
Надеждой неясной напрасно опять обманулось.
Суставами пальцев глаза протираешь, как прежде,
И ждешь, не дождешься, когда животворное солнце
Вернет – о, дразнящее! – тех, кого страстно любили,
Но не удержали и небу, и ветру отдали.
Боюсь, в этой тьме, этом свете, пылающем черном,
Мы не опознаем родные чужие друг друга
Ты мимо пройдешь, только шепотом шорохом скорбным
Твой шаг обозначит смущением сотканный воздух.
Я плачу, я стражду, душа истомилась в разлуке!
АДИАФОРА
Раисе Шиллимат
Шуршит в часах песок о черных людях.
Я слышу слабо. В сурдопереводе –
значки и вымарки о семиглавом звере,
об ангелах, одетых в облака.
Все поросло чернобылем бессонниц:
скорлупка полумесяца, космограф –
крылатый Дюрер, Пегниц еле слышный,
и всадники, и яблони в цвету…
Быть может, я внутри чужого мозга
бреду по вязкой франкфуртской дороге,
и ветер заплетает в кудри черви,
отбитые извилины мои?
Противно щелкает, свистит в мозгах навылет
поддельный сон осадочной породы.
Теперь не скрыться, самообнаружен,
Как бесполезный, в сущности, предмет…
Олег Юрьев
РОМАНС
Когда я, милый твой, умру,
Пропел счастливый Аронзон:
Он слышал цитру, и домру,
И барабаны погранзон.
Настал апрель, и станет май,
Но ты меня не обнимай
Ветвями, полными услады —
Я тоже слышал те рулады,
Я тоже слышал этот гром
За тем ручьем, за тем бугром:
Так тишина гремит, и цитра
Звенит, как синий пламень спирта.
Пройдет апрель, пройдет и май,
Меня, прошу, ты обнимай
Руками, полными прохлады —
Пускай я слышу те рулады,
Пускай луна в лимонном льду,
Но не скажу, когда сойду
Под шум листвы и Аронзона
Во мглу, исполненную звона.
Я БЫЛ ВО ФЬЕЗОЛЕ
Если завтра будет солнце,
мы во Фьезоле поедем…
М. А. Кузмин, 1910
Я был во Фьезоле и вниз глядел с горы
На облаков морозные шары
Что над долиной розовеют шкварно
И блеск стальных озер и смерти острия
из Ада лезущи С откоса видел я
И сеть дождя кипящую над Арно
Прощай Флоренция ты сердце ты зима
На полдороге вниз где пышет та чума
Я бы и заперся в хибаре
С любимой плачущей о небе голубом
Но что ж теперь Вода кипит столбом
Ад подымается как на опаре
АПРЕЛЬСКИЕ ЯМБЫ
Всю жизнь я слушал, как шуршит вода,
Подскакивая в маленьких фонтанах
И осыпаясь в черноту пруда,
Как облетают свечи на каштанах
И с чирком осыпаются туда
же, в пруд, Как зыбкая звезда
Огни роняет на путях расстанных.
Всю жизнь я смерти говорил: приду.
И вот пришел знакомиться — в апреле,
В том ледяном и солнечном году,
Когда луна сопела еле-еле
сквозь зелень туч, И звезды на ходу
В туманных стеклах плыли и горели,
Как будто горе пели не беду.
И год прошел, и, может быть, прошла
Вся эта жизнь с улыбкою стальною,
Но эта смерть, разъявшая крыла,
Еще их не замкнула за спиною,
Еще звезда расстанная мала,
Еще плывут над елью и сосною
Беззвучных лун колокола.
|
