Авторы Проекты Страница дежурного редактора Сетевые издания Литературные блоги Архив

Валерий Шубинский

Стихи

Новые стихи (17.10.2015)

Новые стихи (20.09.2014)

Новые стихи (30.11.2013)

Новые стихи (29.04.2013)

С луной и без луны

19.03.2012

Одно летнее и три зимних стихотворения

CIRCUS

Стихи 2009-2010 гг.

18.07.2009

20.07.2008

25.04.2007

25.05.2006

09.04.2005

4.04.2004

14.07.2003

16.09.2002

Стихи 1998-2000 гг.

Стихи 1984-1993 гг.

Имена немых

О стихах

Не о дереве, а о лесе

ПИСЬМО К КРИТИКУ В. Г. Бондаренко по поводу его биографии И. А. Бродского

Имярек, или Человек (с) изнанки (О Сергее Чудакове)

Слух и речь (обзор журнальных стихотворных подборок 2013 г.)

Открытый голос (об Алле Горбуновой)

Неприятные стихи, или О докторе Хайде профессора Максимова

СЛОВА И НЕ-СЛОВА (о двух новых книгах Игоря Булатовского)

ЖИЗНЬ ДРУГИХ ОБЭРИУТОВ (О Климентии Минце и Александре Разумовском)

ДИКАЯ МУЗЫКА

ПЕТРОВ: ВОКРУГ ГЛАВНОГО

ФИЗИКА ТОНКИХ ПРОСТРАНСТВ (о новой книге Алексея Порвина)

ЗАСЛОВЬЕ (о новой книге Александра Белякова)

РОЗУМЬ (о стихах Натальи Горбаневской)

О ТОМ, ЧТО СДЕЛАЛ ВОЗДУХ

МОЙ ДРУГ - ДУРАК (о стихах Павла Зальцмана)

Две вечности Сергея Стратановского

В лучащихся адах

Стиляга и леди

Дурацкая машкера

Сад невозможной встречи

Век неизвестного металла?

об Алексее Порвине

об Илье Кучерове

об Александре Миронове

Во мне конец/во мне начало

Дорогая простота

Изобилие и точность

ОБЪЕКТИВНОСТЬ И ОБЪЕКТ

ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ

ВЕЩИ И ОСКОЛКИ

ЧЕТЫРЕХУГОЛЬНИК

ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

Привет из Ленинграда (в связи со смертью Михаила Генделева)

Вновь я посетил

Два голоса

Рецензия на книгу Игоря Булатовского «Карантин»

Игроки и игралища

АРОНЗОН: РОЖДЕНИЕ КАНОНА (о двухтомнике Леонида Аронзона)

ПРОШЛОЕ - НАСТОЯЩЕЕ - БУДУЩЕЕ? (о книге В. Кулакова "Постфактум. Книга о стихах")

"Абсолютный дворник"

Неуязвимый (Обзор новых книг об О. Мандельштаме)

Рецензия на книгу Ивана Жданова «Воздух и ветер»

От Обводного до Грибоедовского
(о ленинградских ЛИТО 1980-х)


Плавание к началу времен
Алексей Цветков. "Шекспир отдыхает".

Два голоса
(рецензия на книги стихов П.Барсковой и М.Гейде)


Внутри мелодии.
Игорь Булатовский
"Полуостров"


Наше необщее
вчера


Утопия свободы
и утопия культуры


Олег Чухонцев.
Фифи-а"


Андрей Поляков
«Для тех, кто спит».


Дмитрий Бобышев
«Знакомства слов»


В движении.
О стихах О. Юрьева


Александр Миронов,
Избранное.


Вертикаль и
горизонталь


Сергей Вольф,
"Розовощекий павлин"


Алексей Цветков
"Дивно молвить"


Садовник и сад
(О поэзии Е. Шварц)


В эпоху поздней бронзы

Сергей Стратановский
"Тьма дневная"


Валерий Шубинский

КОТ и Со

                    …Он отвечает: «кит».
                    Спрашиваю: «А как кит?»
                    М.Б.

1

В переулке дом, в который
Есть лишь черный ход.
В черной-черной комнате за черной-черной шторой
Спит там черный кот.

Снится ему город ниотсюда
С пыльными дичками на углу,
С гулом, падающим в сердце гуда,
Полумглой, спадающей во мглу.

И в любой горе торчит дыра там,
И гора в любой дыре
Небольшим восходит Араратом
Розовым и в темном серебре.

2

Дом, который весел лишь фасадом,
просто за домом и за-за-за,
но зато невинным виноградом
запечатаны его глаза.

Кто в нем есть? Он выпотрошен ныне.
Что над ним? Приблудный рыжий дым,
серая пустыня, старица в пустыне.
Я один лишь помню, что под ним.

3

Мельницы встревоженные мелют
осыпи из будущего в прах,
клены и каштаны, млея, мелют
чушь сквозь воздух о семи ветрах.

И дома восходят под горой клыками
белыми (мы жить и в них могли б),
и трамваи звонкими шлыками
прорезают улицы изгиб.

4

Толстолицых или остролистых
кленов и каштанов несемью
держат жмени балок мускулистых
за оградой в пожилом раю.

(А зимой что мятая бумага
под корнями неглубокий снег,
и ползут в туман по дну оврага
дети и собаки как во сне).

5

А в саду соседнем складчатые розки,
ветер в фиолетовой листве.
Дремлет, вспоминая ласки, краски, розги
дядько с голубем на голове.

Под его китовыми усами
мы еще один опишем круг.
Мы с тобой (со мною) нынче сами.
Сам я, сам ты, сам-один, сам-друг.

6

Но уже сменилась першпектива
(видно, повернулся котофей во сне):
снизу вверх повернут объектива
рыбий глаз, и снизу в вышине

ничего не видно: как в тумане
итальянца тонкобедрый бред,
что над камышовыми домами
в небо певчее когда-то был одет.

7

Выше! (А куда отсюда выше?)
Ниже? Громоздится новый склон
над бордюрчиком победной крыши,
мелочевкой вздыбленных колонн.

Здесь не юг, здесь только пахнет югом:
только память пахнет, трепеща
воздухом в зобу или пчелой над ухом
под тропическими язвами плюща.

8

Полурыбами облепленное зданье,
а под ним провал в нет и снова есть,
а в кармане книга и заданье
сорок лет ее читать и не прочесть.

Промурлыкал кiт ее и пробулькал кит ее,
прокричал павлин, протявкал лис,
чтоб от рынка крытого время непокрытое
шло вверх-вниз, вверх-вниз.

ВЛАЖНЫЙ ВАЛЬС

1

Тихо-тихо на лице ночного мира,
А с изнанки мира – ветерок с утра.
Делается сухо. Делается сыро.
Делается дождь, потом жара.
И под швами струек долгополых
Через полых капель зыбкий ряд
(Некуда вернуться: воздух в порах)
Где-то как-то разряжается заряд.

2

Как-то каплей дождевой – в фыркающий порох,
Где-то ртом дыхательным – в булькающий рот.
И другое: из опорок и оборок
Делается плоть и кто-то в ней живет.
Только фыркают трамваи беговые
И жужжат им вслед рои моторных пчел:
«Так-таки впервые? Кажется, впервые.
Все-таки пришел? Ну да, пришел.»

3

Это молодость с дыханием коротким
Не жалея, шлет рабов туда-сюда,
А у старости на полочках коробки
Горькой неги или кислого стыда.
Это атомов об атомы скрипенье,
Это просто дождь, и мы под ним стоим,
Это хоррор, это хор, но пенье
Слышно одному и изредка двоим.

4

Мне казались в те года тяжеловаты
Переулочки сдавившие дома,
Я хотел, чтобы слоями стекловаты
В серый блеск летели свет и тьма.
А теперь – что их грустней и хрупче,
Чудищ с желтыми огнями вместо глаз?
Делается город, а сверху в небе тучи,
И только тучи тяжелее нас.

5

Дождь закончился, и вспыхивает порох,
И сгорает город навсегда,
А назад уже нельзя: там воздух в порах,
А кругом – вода, вода.
Ну а здесь из корок и заколок
Делается кукла и бежит в закат.
Ждет, бежит, дрожит… В распахнутых глаголах
Странный звон – о чем они звенят?

6

«Это что, впервые? – Ну уж не впервые.
Кажется, ушел? Конечно же, ушел».
Дождь не съел огня, и молньи шаровые
Делаются из воздушных смол.
Видишь вывернутые заряды?
Через полмгновенья гром.
Стой же и гляди, пока тебе здесь рады,
Сам-один и изредка вдвоем.


К ЮГУ ОТ ЛАДОГИ

1

О чугунные трубы и злые двуколки,
на болоте когда-то поселившийся рой!
Прозрачные тряпки, белесые корки
и птица-палач над их скорбной горой.
Уж рыбник от стана волочится к стану,
но еще от ночных отдыхает трудов
громовержец, что заполночь портил сметану
и прыскал в закрытые лица цветов.

2

По дорожке к дороге в провиденьи жара,
в воротца сараев слегка колотя,
пчела-невидимка нетвердое жало
заостряет о ветер, чтоб ужалить дитя.
И за Минихов ров, изумруд его жирный,
в узкий лес, где урок исполняет дневной
крепостной Эмпирея, кузнечик двужильный –
к жестокой сестре с бирюзовой спиной.


3

Только чья-то за шелест до полдня зевота
проглотит лягушек в упругое «нет»,
а жаб изрыгнет, и полудня зигота
поделится на полусвет и несвет,
и вертлявой походкой, с лицом вороватым,
то голый, то в мокрой рубашке июль
пойдет по дворам, и ногтем желтоватым
нарисует на каждой молекуле нуль.

4

На спадах дороги фальшивые лужи
чернея, мигают как нечет и чет:
то мир, равномерно-щербатый снаружи,
электрической кровью, глядишь, истечет.
И дым в треуголке гуляет по саду,
задевая о плоские розы бочком,
виснут клочья его по кусту волосату,
а потом утекают в листву молочком.

5

К ночи дребезжит костяники остаток
на квадратах кустистого полужилья,
ложится сухого эфира осадок
на полотна висящего насмерть белья,
пожарных прудов неподвижные зевы
задвижутся вдруг – и завязнут во мгле,
и тревожно идут голопупые девы
от лабаза к ручью по жидовской смоле.

6

Дальше - время одних лишь припухших еловых
полупальцев, пятнистых сосновых корней.
Спасателей, мокрых светящихся слов их
за канальцем скопленья, и прочих теней.
А там уж с опушки – то ропот моторный,
то сдавленный ох, то опасное буль:
там на длинные версты разлегся озерный
блекло-серый томительно дышащий нуль.


ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ

На юг отсюда в любой губернии
Ветра затянуты в тяжелый жгут,
И там печальны сады вечерние,
И даже жабы не в них живут.
А там, на севере, кусты плечистые,
Там солнце серое и нет луны,
И с неба падают мечи лучистые
В сухие волны и валуны.

В закатных странах цветные тернии
По всем развешаны горам,
И там пусты дворы вечерние,
Не нам гулять по тем дворам.
А на востоке лежат, как мумии,
Больные розы в цветниках,
И ветер мертвых в полнолуние
По руслам высохшим несет в руках.

И лишь у нас сады осенние
Полны зияющей воды.
И лишь у нас дворы весенние
Поют, как зимние сады.
Ветра подручные разносят пение
По четырем углам огня.
Лучи гремучие запишут пение
На золотой пластине дня.

И только ночью цветные тернии
Щекочут тишину чуть-чуть.

На юг отсюда в любой губернии
Сейчас совсем замерзнет ртуть.


ЭГОН ШИЛЕ


                  О.Мартыновой

1

Дом я знаю, на соседние похожий,
В пустоту упершийся трубой.
Дом я знаю, на другие непохожий,
Отраженный сам собой
.

Он ползет между домами
с тихим сполохом вдвоем,
он, когда-то в мертвой маме
певший красным соловьем.

Он, чахоточный, глазастый,
в бельевой зарылся мох
и в зеркал цветные пасти
шмыгнуть взялся, но не смог.

Лепесток порочной розочки,
он свисает в ров, висит во рву,
где обветренные козочки
кушают разрыв-траву.

2

Дом я знаю, дом без глаз и кожи,
Где урчит и ноет тишина.
Дом я знаю, на другие непохожий:
Без единого/из одного окна
.

Город пышный, вроде сливок,
пляшут лебеди в реке,
золотой горячий слиток
у протектора в руке.

Много музыки и пищи
в светлом чреве кабачка.
За дворцом ручные львищи
тащат в пропасть толстяка.

Ходят голые подросточки
по веселой мастерской.
Брызжут остренькие звездочки
за далекою рекой.

3

Дом я знаю, виснущий на сетке
Острых балок, линий заводных,
Каркающий на короткой ветке
Среди роз и лилий разводных
.

На мостах пасутся очи,
мертвых прячут под мосты.
Плотно свернутые ночи
льются в отпертые рты.

Плоский, сумрачный и важный,
это ты ль средь них повис –
враг недолгий, царь отважный
узких рек и грузных крыс?

Вырви кнопочки и гвоздики,
падай в память со стены:
вещи, собранные в воздухе,
недовоображены.


 (декабрь, оттепель)

Убор сорок и снедь галчат,
рябинки мелкие горчат,
болванов белых жены, вдовы ль.

Ты отделен от них корой
зимы неострой и сырой,
которой нет еще, не вдоволь.

Парок, что смолоду из пор
порой струился, до сих пор
внутри шипит, щекочет, бесит.

Порог, его же не прейдешь -
на что тот пар за ним похож,
как пахнет он и сколько весит?

С чем хочешь свет перемеси,
луну за куст перемести -
ее, плюющейся, не жалко.

Воображай-ка лучше ты,
как холодно у той черты
и как за той чертою жарко.

Ведь луч, буровящий кору,
обратно втянется к утру
без слова доброго, худого ль.

Но веток, преющих вблизи,
и стеклянеющей грязи,
и кислой мглы еще не вдоволь.

ГОРА

они возвращались с катальной горы
где шли над губами сухие пары
и музычка цвела под шатрами
и горела гора над горами

летели оттуда кто хочет во мрак
на льдянках полозьях ученых ветрах
и на бубликах плоских и полых
и шершавых на длинных распорах

взлетали на миг по канатным лучам
и падали вниз и спросите о чем
музычка цвела все пьянее
и река в полыньях и за нею

наверх не возьмут но хотя бы раек
оттуда смотрели как воздуху йок
они-то уже проиграли
но над ними гора над горами

и можно упасть ну и смех ну и страх
на синих санях облученных ветрах
или наскоро вверх на канате
они еще дети и тяти

на пятые сутки слипался снежок
над каждым шатром колебался флажок
возвращались и все возвращалось
зима никогда не кончалась