Авторы Проекты Страница дежурного редактора Сетевые издания Литературные блоги Архив

Валерий Шубинский

Стихи

Новые стихи (17.10.2015)

Новые стихи (20.09.2014)

Новые стихи (30.11.2013)

Новые стихи (29.04.2013)

С луной и без луны

19.03.2012

Одно летнее и три зимних стихотворения

CIRCUS

Стихи 2009-2010 гг.

18.07.2009

20.07.2008

25.04.2007

25.05.2006

09.04.2005

4.04.2004

14.07.2003

16.09.2002

Стихи 1998-2000 гг.

Стихи 1984-1993 гг.

Имена немых

О стихах

Не о дереве, а о лесе

ПИСЬМО К КРИТИКУ В. Г. Бондаренко по поводу его биографии И. А. Бродского

Имярек, или Человек (с) изнанки (О Сергее Чудакове)

Слух и речь (обзор журнальных стихотворных подборок 2013 г.)

Открытый голос (об Алле Горбуновой)

Неприятные стихи, или О докторе Хайде профессора Максимова

СЛОВА И НЕ-СЛОВА (о двух новых книгах Игоря Булатовского)

ЖИЗНЬ ДРУГИХ ОБЭРИУТОВ (О Климентии Минце и Александре Разумовском)

ДИКАЯ МУЗЫКА

ПЕТРОВ: ВОКРУГ ГЛАВНОГО

ФИЗИКА ТОНКИХ ПРОСТРАНСТВ (о новой книге Алексея Порвина)

ЗАСЛОВЬЕ (о новой книге Александра Белякова)

РОЗУМЬ (о стихах Натальи Горбаневской)

О ТОМ, ЧТО СДЕЛАЛ ВОЗДУХ

МОЙ ДРУГ - ДУРАК (о стихах Павла Зальцмана)

Две вечности Сергея Стратановского

В лучащихся адах

Стиляга и леди

Дурацкая машкера

Сад невозможной встречи

Век неизвестного металла?

об Алексее Порвине

об Илье Кучерове

об Александре Миронове

Во мне конец/во мне начало

Дорогая простота

Изобилие и точность

ОБЪЕКТИВНОСТЬ И ОБЪЕКТ

ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ

ВЕЩИ И ОСКОЛКИ

ЧЕТЫРЕХУГОЛЬНИК

ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

Привет из Ленинграда (в связи со смертью Михаила Генделева)

Вновь я посетил

Два голоса

Рецензия на книгу Игоря Булатовского «Карантин»

Игроки и игралища

АРОНЗОН: РОЖДЕНИЕ КАНОНА (о двухтомнике Леонида Аронзона)

ПРОШЛОЕ - НАСТОЯЩЕЕ - БУДУЩЕЕ? (о книге В. Кулакова "Постфактум. Книга о стихах")

"Абсолютный дворник"

Неуязвимый (Обзор новых книг об О. Мандельштаме)

Рецензия на книгу Ивана Жданова «Воздух и ветер»

От Обводного до Грибоедовского
(о ленинградских ЛИТО 1980-х)


Плавание к началу времен
Алексей Цветков. "Шекспир отдыхает".

Два голоса
(рецензия на книги стихов П.Барсковой и М.Гейде)


Внутри мелодии.
Игорь Булатовский
"Полуостров"


Наше необщее
вчера


Утопия свободы
и утопия культуры


Олег Чухонцев.
Фифи-а"


Андрей Поляков
«Для тех, кто спит».


Дмитрий Бобышев
«Знакомства слов»


В движении.
О стихах О. Юрьева


Александр Миронов,
Избранное.


Вертикаль и
горизонталь


Сергей Вольф,
"Розовощекий павлин"


Алексей Цветков
"Дивно молвить"


Садовник и сад
(О поэзии Е. Шварц)


В эпоху поздней бронзы

Сергей Стратановский
"Тьма дневная"


Валерий Шубинский

ТАКСА КИТТИ

1

Не разгибается хвост,
Не собирается квест
Из следов кошачьих и птичьих.

Скрывает скользящий наст
Запахи здешних мест:
Не извлечь их и не постичь их.

Помнишь ли ты свой дом?
Где был твой дом до нас?
Должно быть, тебя там забыли.

Теперь твой дом подо льдом,
Над которым скрипящий наст.
Или же, или, или…

2

Ни кости больше не съедобны,
Ни птицы, ни кроты.
Лучам раздвоенным подобны
Собак небесных рты.

Есть эха плотная основа
И гибкий остов сна,
И ты грызешь их снова, снова
И снова голодна.

ПЯТАЯ КРАСНОАРМЕЙСКАЯ

Мы эмигрируем в Измайловские роты

Е.Ш.

Лена, окраина голоса Вашего –
хриплая ангельская полоса
звуков, какое-то терпкое варево
атомов, путающих полюса –

может, лишь это еще и осталось
между проспектами над мостовой.
Может, осталось, а может, распалось,
стало свободой, ничем и собой.

Этот расхристанный, вечно скисающий
воздух, в котором не стыдно на дне.
Пятая рота и с неба свисающий
купол в звездáх и вчерашнем огне.

Помню я, помню тот свернутый в шар
тверди и тверди вечерний пожар.
Улочка-улочка, полость пустая,
катится ею звезда золотая.

Вот докатилась и выбрала тело,
сбросила тело, мигнула в окне.
Вот и запела, вот и допела
рыба-созвездье, птица на дне.

ЭЛЕГИЯ

Где сово-соловьи от пенья кругового
Давно сошли с ума, туда еще живого
Зовут рептилии послушать соло сов:
Смешное ух и эх тартарских слов.

Там Батюшков не спит, как ворон домотканный
В окошке северном; его Щедрин румяный
Ведет в несонном сне послушать римских псов;
Но наслажденье есть и в тихости лесов.

Природа мертвая, их матерь круговая,
В объятья их берет – и вот уже, живая,
Взмывает пинией над кипрским пастухом,
Качается под Вологдой могильным лопухом.

Но нет спокойствия ни в Севере, ни в Юге,
Нет смертным утешения друг в друге.
Природа не мертва, но я уже не жив,
В зеркальной волости погоны заслужив.

В цветущей музыке, в рыбацком поте,
В заморской овощи исподе
Им утешенья нет. И в воздухе ночном
Сухие совы бодрствуют. И засыпают днем.

 

* * *

Что кличет див над полем, полем палевым?
От сполохов и всхлипов пулевых
не разберешь. Запахло паром, палевом,
и что вздыхать о женах пылевых.

Язвят пшютов шуты, шутов молодчики,
зобатые, недолгой чести для.
Поют в крови младенцы и молочники,
и панночки бросают труселя.

АДСКИЕ ПЕСНИ

1

С голубыми глазами безумья
Красножилыми – пьян ты, не пьян ты –
Из пологого сна в раздражительный сон
Маршируют они, музыканты.

Треугольными звуками прутьев
Вешний воздух они раздевают
И каких-то неправедных братьев
Шиповатыми «ля» избивают.

И взрастают текуче-прозрачные клетки,
По которым кричат арестанты:
Уходите, тюремщики, в тихие сны,
Ведь не вы, это мы – музыканты.

Ведь не вы, это мы, музыканты,
Ходим с полными ртами беззубья.
Мы начальники слов, мы заводчики песен,
Вожаки козловаков безлунья.

Устроители танцев, которыми воздух
И его среднесрочные гости
Друг на друга шипят и ночами не спят
От какой-то кокетливой злости.

2

Полетел в созвездье Рыбы,
Прилетел назад –
Дети стали стариками,
На меня ворчат.

О. Григорьев

Знать бы точно, куда я вернулся –
В реку, зá реку, в дом у реки?
Каждым утром, еще не проснулся –
А уже начинают ворчать мотыльки-старики,

С золотыми от смерти глазами -
Еще постареют и станут людьми.
Не ворчите, вглядитесь, мы же знакомы с вами,
Были знакомы злыми детьми.

Рыбы реют и сгорают,
Желчью полон рот –
Полон воздух послезвучий
И словесных рвот.

В небесах трепещут пятна
За сто тысяч верст –
Сходим к рыбам и обратно
В невысокий Ост.

Не ворчите¸ постойте, ведь я вам знаком,
Нас бранили одним языком,
И мы отвечали на всю послестрочную тишь
Про накажешь вперед, а потом все равно не простишь.

Рыбы все не умирают,
Не закроешь рот
Полный знаков запинанья
И наоборот.

Перелеты, перелеты
За сто тысяч верст –
Золоченые ворота
В невеликий Ост.

3

Экскаватор гремит, эскалатор бубнит
И на глобусе сонный экватор звенит.

И фиксатор горит, и оратор корит
Зависающих в эхе усатых харит.

То направо мигнули, то налево пошли
Шестиногие пули и дули в пыли.

Сто второе столетие не догорит
Над гугнявой тунгускою метеорит,

Но вот-вот догорит, загремит, зазвенит,
И разбуженный глобус ударит в зенит.

* * *

Кто на рассвете выйдет в тундру через
Усадьбу доброго Недоброво,
И в глаз кунице попадет, не целясь,
Тому уже не страшно ничего:

Ни скорбных птиц, ни сорных рыб в канаве,
Ни тишины, припрятанной в ноздре,
Ни яви недосмотренной, ни нави,
Ни розочки ветров, ни звездочки в ведре.

Ружье зачехливши, присевши на пригорке,
Какой-то городок в лучах дождя
Припомнит он. Там в небе были створки.
Чем стал он, за одну из них войдя?

Что он узнал? Дрожит в ультрамарине
Гагара с темной точкой на бедре.
Усадьба странная недоброго Добрыни
Ушла под воду, спряталась в горе.

Отряд олений скачет к Пустозерску.
Хитрец-возница, кутаясь в доху,
Швыряет в небо стершуюся горстку
Родной земли. Ни звездочки вверху.

 

КОНЕЦ МАЯ

Ходят в поисках тьмы и прохлады
По дворам полупсы.
Комары, не по-птичьи крылаты,
Дышат осам в усы.

И звенят сквозь воздушные поры
Вечеров топоры,
И лежат небеса без опоры
На весах до поры.

И не падает с облачных полок
На жасминолевкой
Синеватый озоновый сполох
С громовою лихвой.

Хорошо эта львиная морда
Бакенбард завила,
Разморожена кровушка норда,
Но еще не светла.

Через день она станет светлее,
Разольется во всем,
И на розовооблачном клее
Свет обвиснет, весом.

 

ПРИБЫТИЕ ПОЕЗДА

Это приснившаяся капуцинкам
свежая жесть, покрытая цинком,
на пузыре у сома
писанный сон, и сквозь сон проступает
город иной, и в него засыпает
светом ведомая тьма.

Это вокзал, на котором не можно.
Это красотки, завитой немодно,
вдох, замечающий хну.
Стекла в подвале какой-то Европы.
Чернорабочих желтые робы.
Воздух, встречающий тьму.

Ногтем из пальца – марлей из раны –
свесилась ниже расшатанной рамы
цинком покрытая жесть.
Дальше – касается сонного кадра
(Это вопрос из первого кадра):
«Есть это?» — «Да, это есть».

Это кадавра касается, что ли:
все поедающей маленькой моли
пляска на простыне.
Все – очертанья, звуки и краски -
съест. Но три века еще до пляски
светописи во тьме.

И за окном – стога и предместье,
запах левкоев. «Мы вместе?» «Мы вместе
едем туда, Жанетт.
Едем туда, где скошены крыши,
едем туда, где скушаны мыши,
едем туда, где нас нет».

Стрелочник стрелки не переводит,
в розах стрелок ружья не наводит,
лезут со всех сторон
ящики с вогнутыми глазами.
Дудки: посадим их в ящик сами.
Опоздали. Перрон.

 

РОЗА ВЕТРОВ

Ударил бы кто игроков по рукам,
поддал бы Улисс тумака дуракам –
но поздно, развязан Эолов мешок,
и Гея вдыхает сухой порошок.

Сырой порошок выдыхает Борей
и роется в потных подшерстках зверей.
Улыбчивый Евр из китайской земли
на скалы закидывает корабли.

И вякает птица на малую гать.
И ходят на стругах остроги строгать.
И ходит по-злому медведь под орлом
с цепочкой на шее, с кольцом подо ртом.

Ах роза ты розочка, мать морячка,
не зря твоего мы боялись крючка,
боялись висеть у тебя на шипах:
весь воздух, цветочек, тобою пропах.

Зефир электрическим пышет песком.
Лучи голубым ниспадают пучком.
Осмеянных птиц и освистанных нот
близнец и носильщик, египетский Нот,

«бебе» говорит, и нечеткий Агрест
по синему степу разносит асбест.
И переживают русалки сквозь гать:
кто едет на розы грозу изрыгать?

И рвутся тела аллюминьевых птиц
в седьмых небесах у дырявых границ.
И деточки в шрамах и выточках дня
в ночных поездах засыпают, звеня.