|
Авторы | Проекты | Страница дежурного редактора | Сетевые издания | Литературные блоги | Архив |
|
||||||
|
Стихи Новые стихи (17.10.2015)Новые стихи (20.09.2014) Новые стихи (30.11.2013) Новые стихи (29.04.2013) С луной и без луны 19.03.2012 Одно летнее и три зимних стихотворения CIRCUS Стихи 2009-2010 гг. 18.07.2009 20.07.2008 25.04.2007 25.05.2006 09.04.2005 4.04.2004 14.07.2003 16.09.2002 Стихи 1998-2000 гг. Стихи 1984-1993 гг. Имена немых О стихах Не о дереве, а о лесеПИСЬМО К КРИТИКУ В. Г. Бондаренко по поводу его биографии И. А. Бродского Имярек, или Человек (с) изнанки (О Сергее Чудакове) Слух и речь (обзор журнальных стихотворных подборок 2013 г.) Открытый голос (об Алле Горбуновой) Неприятные стихи, или О докторе Хайде профессора Максимова СЛОВА И НЕ-СЛОВА (о двух новых книгах Игоря Булатовского) ЖИЗНЬ ДРУГИХ ОБЭРИУТОВ (О Климентии Минце и Александре Разумовском) ДИКАЯ МУЗЫКА ПЕТРОВ: ВОКРУГ ГЛАВНОГО ФИЗИКА ТОНКИХ ПРОСТРАНСТВ (о новой книге Алексея Порвина) ЗАСЛОВЬЕ (о новой книге Александра Белякова) РОЗУМЬ (о стихах Натальи Горбаневской) О ТОМ, ЧТО СДЕЛАЛ ВОЗДУХ МОЙ ДРУГ - ДУРАК (о стихах Павла Зальцмана) Две вечности Сергея Стратановского В лучащихся адах Стиляга и леди Дурацкая машкера Сад невозможной встречи Век неизвестного металла? об Алексее Порвине об Илье Кучерове об Александре Миронове Во мне конец/во мне начало Дорогая простота Изобилие и точность ОБЪЕКТИВНОСТЬ И ОБЪЕКТ ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ ВЕЩИ И ОСКОЛКИ ЧЕТЫРЕХУГОЛЬНИК ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА Привет из Ленинграда (в связи со смертью Михаила Генделева) Вновь я посетил Два голоса Рецензия на книгу Игоря Булатовского «Карантин» Игроки и игралища АРОНЗОН: РОЖДЕНИЕ КАНОНА (о двухтомнике Леонида Аронзона) ПРОШЛОЕ - НАСТОЯЩЕЕ - БУДУЩЕЕ? (о книге В. Кулакова "Постфактум. Книга о стихах") "Абсолютный дворник" Неуязвимый (Обзор новых книг об О. Мандельштаме) Рецензия на книгу Ивана Жданова «Воздух и ветер» От Обводного до Грибоедовского (о ленинградских ЛИТО 1980-х) Плавание к началу времен Алексей Цветков. "Шекспир отдыхает". Два голоса (рецензия на книги стихов П.Барсковой и М.Гейде) Внутри мелодии. Игорь Булатовский "Полуостров" Наше необщее вчера Утопия свободы и утопия культуры Олег Чухонцев. Фифи-а" Андрей Поляков «Для тех, кто спит». Дмитрий Бобышев «Знакомства слов» В движении. О стихах О. Юрьева Александр Миронов, Избранное. Вертикаль и горизонталь Сергей Вольф, "Розовощекий павлин" Алексей Цветков "Дивно молвить" Садовник и сад (О поэзии Е. Шварц) В эпоху поздней бронзы Сергей Стратановский "Тьма дневная" |
|
|
|
ВЕРТИКАЛЬ И ГОРИЗОНТАЛЬ Николай Кононов "Пароль (зимний сборник)", "НЛО", Премия Андрея Белого, М., 2001 Не каждый день и не к каждому поэту пишет предисловие знаменитый Вячеслав Курицын. Поэтому, подозреваю, книгу Николая Кононова многие начнут читать с предисловия. И встретят там немало интересного. "Варианты имени Михаил ("Майкл, Мордехай, Моисей, Моня")" Вероятно, "Вячеслав" - это вариант имени "Николай". "М.Золотоносов определяет ее (кононовскую "длинную строку" - В.Ш.) как "акцентный стих, число стоп в котором достигает 29". Тут с Курицына спрос небольшой, но Золотоносов - человек общепризнанно образованный и дотошный, и должен бы помнить, что акцентный, то есть чисто тонический стих измеряется не стопами - по причине отсутствия последних - а иктами. Наконец: "Он перебирает ничтожности мира настойчиво и скрупулезно, словно складки половых губ". Без комментариев. Все это (в контексте прочих - особенно недавних - писаний автора предисловия), в общем, неудивительно... Поражает как раз несколько тонких и умных суждений о поэзии Николая Кононова, которые рассыпаны среди стилистических перлов, подобных вышеприведенным, и берущих за сердце эпизодов курицынской жизни (…"Но все обошлось. Тебя не тронули, простили, струя иссякла. Штаны застегнуты, в организме воцарился мир.") Одно из этих суждений мы - будет час - процитируем. Хотя Курицын - горячий сторонник прекрасной идеи равенства всего со всем, у него, как стало известно недавно, есть и собственные вкусы. Юрий Кузнецов, Александр Еременко, Гребенщиков и Земфира - для души, Парщиков, Драгомощенко и Лев Рубинштейн - скорее из почтения к "продвинутому" и "актуальному ". Какое место в этом ряду занимает Кононов? Да из этого ли он ряда? При том, что его путь далеко не представляется прямым и цельным, что ему случалось бывать в моде и пережить все связанные с этим соблазны, о нем естественнее и достойнее говорить не в контексте тусовки, десятилетия, плеяды, эпохи. Как всякий настоящий поэт, он - "вещь в себе". У поэзии Кононова два вектора - горизонтальный и вертикальный. По случайности (а может, и нет) первый, эпический, маркируется длинной (параллельной земле) строкой, а второй, лирический - столбцом коротких строк (земле перпендекулярным ). "Горизонтальный" Кононов родился раньше и долгое время оставался мне чужим. Точнее, первые его публикации в середине 1980-х меня очень заинтересовали. Но книга "Орешник" (1987) была напечатана под одной обложкой с шестью другими сборниками, пять из которых просто никуда не годились, а шестой грешил подражательством (автор его впоследствии заметно вырос). Казалось бы, фон должен был сыграть в пользу Кононова. Вышло наоборот. Книга презентовала три-четыре потенциальных поэтики, одна из которых слишком уж очевидно восходила к Александру Кушнеру - тогдашнему кононовскому учителю. В результате эпический натурализм "длиннострочных" кононовских стихов казался всего лишь результатом мутации одного из кушнеровских генов. Как сейчас понятно, это впечатление было обманчивым: и в том гнезде Кононов был кукушонком, лишь мимикрирующим под приемных братцев. Их благостно-сентиментальная описательность (это определение не относится к лучшим лирическим стихам самого Кушнера) была ему чужда. Вскоре непредвзятый читатель должен был это оценить. Но у меня книги Кононова "Пловец"(1992) и "Лепет"(1995) вызывали лишь холодное уважение. Да, свой путь - равнодушная фиксация остывающих и остраняющихся на глазах эпизодов "быстротекущего бытия"… К сожалению, я не чувствовал, как это работает. Для меня это было Царь-Пушкой: большая, мастерски сделанная, красивая, только не стреляет. "Лепет" я потом оценил и выстрел лепечущего орудия (настаиваю на этом оксюмороне) услышал - более того, меня задело осколком. Инерция взгляда сперва помешала увидеть, как дробятся и, уже остыв до абсолютного нуля, вновь начинают разогреваться каталогизируемые элементы мира. Новый - "вертикальный" Кононов родился в книге "Змей". Чуть-чуть брезгливый эпик обернулся восторженным и встревоженным визионером: В небо влюбленный Брат узкоплечий В нежно-зеленом Шлеме кузнечик, Школьник совсем, С колких колен Встать не пытается, Нудит и мается, И не помочь... Но как соотносился этот (уже куда более близкий мне) поэт с собой прежним? Как объединить - в рамках одной индивидуальности - только что процитированные строки с, например, вот такими (из "Орешника") : Тихая старушечья служба - коротать век с обезвоженными Таблетками, порошками. Мелкой баночки породистое тело Вышвыривать через окошко, говорить с покупателями похожими. Пока выстоял всю очередь - совсем, совсем стемнело. В новой книге Кононов попытался решить эту задачу: собрать себя воедино. Мне кажется, что в основном это ему удалось. "Пароль" - это в каком-то смсыле ключ ко всему Кононову. Пароль, открывающий вход в поэзию Кононова. Мир новой книги напоминает средневековый город - узенькие улочки, стиснутые трех-четырехэтажными домами, и несколько возвышающихся над ними башен и шпилей. Только это не церковные шпили: город Кононова, кажется, не христианский. Чем занимаются на башнях?. Какой-то странной магией: Смерти нет здесь, Погляди в линзы, Как отверзлись Звездные зверинцы. Их матерый Материк плоти Скосят хоры Ангелов в полете. Легче нет ведь Лечь в их синий - Невод в 9 3 и 5 линий. А то - шепчут какие-то убаюкивающие заговоры: За совиный обол Я тебе покупаю пол- Черепахового…никому, Ни одной и ни одному. За деление пополам Я еще половину дам Утопающим судам, Цветущим садам, И невыносимым следам… А то просто наблюдают рождение и гибель прекрасных мелочей мира: Боинг, выдохнувший "О Аллах!" Дымом - пиниям в облаках, Черемухам в белых чалмах, Ночи, подымающей вуаль Звезд - вот чего жаль. Но иногда с башни видятся вещи куда более страшные и тревожные. Мрачно Ангел Смотрит исподлобья Как на танке Снегом на угодья Валит Жуков - Это для жуков. Папа, мука, Сумерки богов. В этих строках сошлись два очень важных cюжета творчества Кононова. Во-первых , любовь-обида-зависть-жалость к Отцу (то очень реальному, бытовому - "папе", то почти мифологическому). Издатель психоаналитической литературы, Кононов, несомненно, прогнозирует и провоцирует лежащие на поверхности толкования. Это, пожалуй, относится и к гомоэротическим нотам (которые Кононов упрямо вводит в свои стихи и прозу, и которых расположенные к нему критики - в том числе скрупулезный Курицын - старательно не замечают). На мой взгляд, эти мотивы могут быть интерпретированы как маскирующее и претворенное отражение подлинной лирической темы поэта - любви к Себе-Другому, двойнику, обитателю зазеркалья. Там сам Кононов Коля, о стыде позабыв, На меня поглядел с темной лаской Второй сюжет - это "сумерки богов". Накануне "гибели богов". Холодная, мускулистая, безжалостная, "фашистская" красота под напором железных жужелиц Жукова - мести униженных и оскорбленных плебеев. Кажется, этот Рагнарек-1945 постоянно присутствует в стихах Кононова как трагическая возможность, угроза, напоминание. Хотя в реальности поэт (в последнее десятилетие) скорее горяч, чем патетически-холоден. Я обещал еще раз процитировать Курицына. Цитирую: "Элементы мира по-прежнему холодны (точнее, горячо небрежны) друг к другу ("Ангел ангелу никто, и это мука"), но теперь им вдобавок становится тесно". Это про "Змей". В новой книге Кононова "элементам мира" тесно не так - ведь им отдан целый город. Что происходит в городских кварталах? Что и должно: там жарят снедь и торгуют телом, ходят пареньки с ножами, в балаганах показывают уродов - комсомольцев-близнецов Унылко. Улицы загнуты замысловато, иногда - до излишества. В заведеньице одном - не то в цирке, не то в театрике, не то в курильне, Возле соляного порта утром в день воскресный мне приятель показал Ради развлеченья совершенно безобидную забаву - новыми не более десятки, Ощущенья - будто на козловом кране через ленту раскаленного металла переносят. Путь к кузминской "вещице, подарку от друзей" (именно сюда восходит мотив) короток - иди прямо, не сворачивая, пока не разобьешься о стеклянную стену. А в стихотворении Кононова есть лишь секрет, а не тайна. Тайну в данном случае убило многословие… в котором обвинять Кононова странно - ему, как барочному поэту, образная и словесная избыточность вроде как бы и полагается. В Таллинне есть башня - Кик-ин-де-Кек ("Загляни в кухню"). Оттуда и впрямь было видно, что делается на кухнях горожан. Так и наш поэт иногда прямо с башни нюхает запахи стряпни - физиологической жизни "низа". Иногда спускается вниз. Многие его "горизонтальные" стихи - своего рода отчеты о странствиях обитателя башен по городским улицам. Часто эти странствия небезопасны. Собственно, их ценность для нас как раз и измеряется их небезопасностью. Кононов гедонист, и это прекрасно: на любопытных гедонистах держится если не жизнь, то культура. Но гедонист со страховкой в кармане - не поэтичен, даже если его переносят через ленту раскаленного металла. Это может быть просто экстремальным туризмом. Понимает ли это сам поэт? Думаю, понимает. Не случайно книгу (после стихов про европейские путешествия , где этот соблазн сильнее всего) завершает стихотворение про эрмитажного тициановского Св. Себастьяна с четырежды повторенной заключительной строчкой: Где жар не меркнет Где жар не меркнет Где жар не меркнет Где жар не меркнет Хочется видеть в этой строке автохарактеристику и обещание поэта, вступившего в пору настоящей зрелости. Валерий Шубинский
Знамя 2002, -7 |